— Шайтаны мои сказали, что злой дух живет в твоей юрте. Если ты сожжешь свою юрту, тогда уйдет беда из твоего дома.
Всю дорогу, пока ехал назад, старик плакал. Вот и родная юрта. Много лет прожил он в ней. Каждый уголок, каждый сучок дорог старику. Неужели правду говорит шаман? Несколько раз обошел старик юрту. Посидел на пороге. Встал. Снова обошел и низко поклонился каждому углу.
Принес бересты, уложил все это посередине юрты, положил сухие дрова и… поджег!
Больно смотреть старику, как огонь охватил все, затрещали, рухнули сухие бревна, и юрты как не бывало.
Сидит обессилевший от горя старик на пеньке и вдруг слышит звуки бубенцов. Олени едут, гостей встречать надо. „Какие гости? — в страхе думает старик. — Что я им скажу?“
Из-за поворота выбежала упряжка оленей. С нарт соскочил Тимка и, счастливый, подвел к отцу русскую девушку. Удивился и испугался старик. Что теперь делать? И пригласить гостей некуда. Все сжег! А Тимке и горя мало. Откуда только сила взялась? Дивится старик, видит, как у Тимки в руках все спорится. Скоро Тимка и юрту новую срубил. Сколько счастья пришло в нее!
Так и осталось то место в тайге, где счастливо прожили свою жизнь Тимка с русской девушкой, и зовется оно Тимка-пауль{16}.
АГРЫЧ
Как узнали манси, что живут рядом хорошие и добрые соседи — навещать их стали. Сначала поодиночке ездили на оленях, а потом и целыми стойбищами.
Соберутся со всех дальних юрт, разукрасят нарты свои, разукрасят оленей ремнями разноцветными да звонкими разноголосыми колокольчиками. Сами оденутся в новые совики, унты. Женщины наденут разноцветные, обшитые широкой каймой платки. Заплетут в тяжелые косы всякие украшения: бусы, монеты, пуговицы. Детей посадят в берестяной тотап{17}, укроют тепло шкурами, привяжут к нарте крепкими ремнями и — готовы в гости ехать.
Выстроятся оленьи упряжки в ряд, что конца и краю не видать. Нагрузятся мясом, шкурами, птицей да рыбой, нярками, унтами и поедут в русское селение.
Русские встречали приветливо. Любовались оленями, покупали, меняли товары. Так было и в этот день. Только старый Григорий отстал от своего ряда, загулял где-то. Да какая беда? Разве страшно Григорию? В лесу он как дома. Ждать его некому.
Давно-давно живет Григорий один. Все есть у него — только душа пуста. Детей нет у Григория. Была жена. Умерла, наверное, тоже с тоски.
Как стали заниматься звезды на небе, поехал Григорий домой. Ночь светлая. Олени сыты. Дорога болотом идет. Днем на солнце верхушки кочек стали оттаивать, но проехать еще можно.
Смотрел, смотрел на небо Григорий, засыпать стал и, чтобы веселее было, затянул свою песню о том, что знает он все лужайки и полянки, знает, сколько сучьев на сосне.
Колокольчики раскатисто позванивают, да показалось Григорию, ровно чей-то плач слышится. Остановился он — тихо. Только тронулись олени, опять такой же плач. Встал Григорий с нарт, поправил ремни, осмотрел полозья… Тихо… Только сел, дернули олени — опять плач. Достал Григорий из табакерки маленького идола, помолился ему и пошел в ту сторону, откуда плач доносился. Идет, смотрит, никаких следов нет. Решил Григорий обратно идти, а рядом, совсем рядом, снова плач. Смотрит: прижавшись к стволу дерева, между двумя кочками ребенок лежит. Годика два ребенку будет. Смотрит на Григория, ручонки тянет, помощи просит.
— Ох, грех какой! Беда какая! — бормочет Григорий.
Взял он ребенка, а тот прижался к нему, прильнул и уснул, пока Григорий шел к упряжке. И тепло стало сразу Григорию.
„Куда ехать теперь? Что людям сказать? Где ребенка взял?“ — рассуждал про себя Григорий. Завернул он ребенка в теплый совик и вернулся обратно в русское село. Может, услышит, если у кого потерялся. А ребенок молчит, будто все понимает, и не плачет совсем.
Жил там Григорий три дня. Вечером домой собираться стал. Теплее укутал свою находку и поехал в юрту. Приехал домой, развернул совик, да ведь это Агрыч — белолицая черноглазая девочка.
Дни шли за днями, старый Григорий так привык к Агрыч, что и дня прожить без нее не мог. Время шло, и в глуши лесов Агрыч расцвела, как на солнце подснежник. Славная росла девушка, да на душе у Григория забота стала. Не понравился ему вчера след Кривой Ноги. Проходил кто-то недалеко от юрты, а не зашел. „Зачем так делал? Что надо?“ Задумался Григорий, и не напрасно. Проснулся как-то утром, а Агрыч нет. Сразу сердце заболело. Кричать стал Григорий, звать, плакать. Где только не искал, все кругом тысячу раз обошел. „Как жить без Агрыч? Ай-ай! Беда какая!“
