Вдруг одна волна всплеснулась, окатила Сеньку, смыла грязь и копоть с его лица и толкнула дальше от берега.
Отбежал Сенька, а вода — за ним. Он шаг шагнул — она за ним, второй шагнул — она дальше подгоняет.
А вокруг пожарище бушует, дурит, жжет все вокруг. Торопит река Сеньку, вся дрожит мелкой рябью.
Сколько дней пробежал Сенька, сам не знает, птицы знали — и те забыли.
А речка мчится, позади себя берега крутые оставляет, не пускает пламя дальше в тайгу.
Тут выскочил Сенька на крутой яр, а речушка обежала круг да с другой стороны к самому Югану и подошла. Обняла вода огонь, остров сделала. Черный остров, горелый остров. Огляделся Сенька кругом, видит: приумолкла река, присел огонь к земле, только гарь стелется. Обтер изодранным рукавом малицы{2} Сенька пот с лица, затянул крошни{3} потуже, вздохнул глубоко и к отцовскому чуму быстрыми шагами отправился.
А там били бубны — под раскидистой сосной хоронили старого Коконю. Так и умер он, не дождавшись младшего сына с земным теплом.
Упал на колени Сенька, зашептал отцу:
— Ты прости меня. Не донес я тепло. Потерял. Оставил на острове.
И слышит он вдруг тихий голос:
— Помолчи. Не пришла пора про земное тепло разговор вести.
Оглянулся Сенька — никого. Только братья стоят, брови нахмурили, смотрят
так сердито.
Потом Прокопка проговорил нехотя:
— Не оставил отец пая тебе! Нам с Никифором разделил угодья. Ты и так проживешь.
— Шибко долго земное тепло искал, пусть оно и греет и кормит тебя. Ха-ха-ха! — засмеялся Никифор.
Видит Сенька — около ног собака вертится, в глаза ему смотрит, скулит жалобно. Взял он ее с собой и на остров горелый отправился. Чум поставил, снасти сплел и стал жить в дружбе с ветром и рекой.
Жил, не печалился. Сыновей растил, учил честно жить, земное богатство беречь.
Много зим прошло, побелели кудри у Сеньки, обросла борода белым мхом, паутинка тонкая исчертила лицо.
Как-то на рассвете, когда лучи солнца из-за леса показываться стали, когда в заводи сонно утка прокрякала, сзывая птенцов, да, потягиваясь на суку, белка хвост прихорашивала, выехал на своем облазке{4} Сенькин младший сын. Едет, любуется простором речным, островом родным, видит: из-за мыса лодка выплыла, к их острову направилась.
Плывут люди шумно, разговор ведут, на берег сходят.
Говорят что-то на незнакомом языке, понять Сенька-младший не может. Позвал отца. Захлопотал старый охотник, угостил гостей вкусной нельмой малосольной, налимью уху сварил. Рад был старик, что люди его про тепло земное спросили. Видно, время пришло!
Смотрит на гостей, радуется, а они по острову ходят, оглядываются. А потом спрашивают:
— Как зовут люди этот черный остров?
Посмотрел вокруг старик, прищурил глаза, почесал пятерней седую голову, пожал плечами да и говорит:
— Тут? Тут Сенькин пай!
— Сенгапай? — переспросили его люди.
— Ага, ага, Сенгапай! — добродушно согласился охотник. — Тут тепло земли живет. Много-много! Сенька-сын казать будет. Он знает.
И пошла молва про остров неслыханная. Нефтяною кладовушкой это место люди звать стали. А когда пришла пора, то Сеньку-младшего как хозяина острова— отца уже не было в живых — попросили первого открыть задвижку от большой трубы, по которой люди собирались отправлять земное тепло.
Пришло в тот день на горелый остров народу видимо-невидимо. Смотрят — Сенька-младший разнаряжен по-праздничному: малица белая как снег, вся расшита по рукавам и подолу рисунками хитрыми, на ногах бродни новые, перевязанные у колен разноцветным шнурком с кистями пушистыми. На широком сыромятном ремне в ножнах с резной рукояткой нож висит охотничий да табакерка отцовская с амулетами.
По-хозяйски подошел к задвижке Сенька-младший, улыбнулся всем, вздохнул полной грудью и повернул ее.
Заурчало что-то в трубе, зашумело.
Припал Сенька ухом к трубе да как закричит от радости:
— Идет! Идет! Земное тепло идет!
ЗАКОЛДОВАННОЕ СЛОВО
Не у синего моря, не у горных круч, не у рек могучих, а в глухой тайге жил Тарка-охотник.
С ветром в детстве Тарка дружил: он его и ласкал, и за кудри трепал, и учил, как свистеть-кричать, где на случай беды искать. С детства Тарка и к морозу привык. Знал проделки и повадки его. И по хрусту деревьев угадывал, где шагает мороз, серебрит все вокруг, леденит. В такую пору долго в чуме охотник сидел, ноги грел в золе, ждал, когда мороз пройдет, успокоится.