В ансамбле к нему быстро привыкли, смешливые девушки любили его тормошить, щекотать и целовать в пухлые щеки, и после концертов он до ночи засиживался в их гостиничных номерах и со временем перестал удивляться, что они, вместо того чтобы пойти поужинать в тратторию, дружно включают кипятильники и варят привезенные из дома консервы, едят отвердевшую до полной деревянности полукопченую колбасу, пьют, даже девушки, охлажденную за день в туалетном бачке водку и все как одна курят кислые московские сигареты. Труднее было Родольфо привыкнуть к тому, что свою речь они обильно пересыпают непристойностями, тем более что эти слова он поначалу не совсем понимал и только смущенно улыбался, и щеки его становились еще более румяными. Он долго отнекивался, когда девушки потребовали, чтобы он научил их итальянским непристойностям, но они не отступались, и когда об этом попросила его и Таня, он сдался и, пылая всем лицом, стал учить их словам, которые сам никогда не употреблял. Но, странное дело, после этого ему стало с ними куда легче общаться, не надо было то и дело краснеть и опускать глаза, особенно когда они, нарочно оставив его с Таней наедине, подслушивали у дверей и внезапно, надеясь застать их врасплох, врывались в комнату.
Но Таня, казалось ему, оставалась совершенно равнодушной к его пламенным взглядам, и постыдно растерялся, когда накануне отъезда ансамбля на родину она попросила его показать ей наконец Рим, притом ей одной, без подружек, и, присев на скамейку в парке виллы Боргезе и глядя на раскинувшийся внизу город, на купол Святого Петра и на Сант-Анджеле, она вдруг с места в карьер обернулась к нему, взяла его голову в свои руки, прижала всем телом к спинке скамейки, поцеловала в губы и долго не отрывала своих, и целую вечность он чувствовал в своем рту ее быстро и часто вибрирующий язык, и все в нем полыхало, все потонуло в сладком тумане, и прежде, чем она его отпустила, он только и успел подумать, что с миссионерством покончено раз и навсегда, потому что об обете безбрачия не может быть и речи.
Хотя Таня вовсе не была уверена, что влюбилась в Родольфо — в ее представлении будущий муж должен был быть совершенно иного склада, главное же — внешности: большой, сильный, умный и деловой, а Родольфо был далек от этих стандартов, — он все же нравился ей, потому что был постоянно добр, вежлив и услужлив, к тому же она, как и все до единой девушки из ансамбля, давно решила выйти замуж исключительно за иностранца. А тут, в первую же гастрольную поездку за границу такой случай неожиданно представился, и упускать его, как понимала она сама и как в один голос советовали подруги, было бы глупо. Пусть Родольфо и не красавец, не богач, пусть у него нет даже своей машины, но то, что он будет хорошим и заботливым мужем, в этом Таня нисколько не сомневалась. Да и выдастся ли когда еще такой счастливый случай! И согласилась с подругами, что, если он по робости не сделает первым решительного шага, надо действовать самой, и самым настойчивым образом, отсекая ему какие бы то ни было пути к отступлению. Вот почему она почти насильно поцеловала его в парке виллы Боргезе, и поцелуй затянулся так, что Родольфо чуть не умер от счастья, удушья и мысли о том, что теперь-то уж к мечте об объединении двух братских христианских церквей возврата нет и не будет, и не надо, и пускай их, а за площадью Испании, с ее крутой лестницей и фонтаном в виде огромного корыта, у их ног раскинулся Вечный город, круглились и золотились на солнце бесчисленные купола, вечерняя синяя тень наполняла чашу Колизея и переливалась через отбитый край, у подножия Капитолия белел похожий на клавиатуру пишущей машинки Алтарь Отечества, а в фонтан Треви туристы бросали мелкие серебряные монеты как залог того, что они еще вернутся сюда.
В последний перед отъездом ансамбля из Рима день Родольфо повел Таню знакомиться со своей матерью. Вопреки его тревожным ожиданиям — он знал, что мать даже жителей севера Италии считает чужаками, чего же можно ожидать в отношении девушки из незнакомой и пугающе далекой страны, — Таня понравилась сеньоре Чечилии, которая с рассудительностью и здравым смыслом истинной транстеверианки решила, что лучше для Родольфо и для всей семьи, если она позволит ему привести в дом жену из Москвы, нежели если он сам в одиночку отправится туда, где круглый год трещат морозы, где одни коммунисты и безбожники, не говоря уж о том, что там некому будет покормить его настоящей «паста» с «фрутти ди маре».