Мне было радостно, что он пришел в такой тяжелый вечер, и я могу быть гостеприимным, приятно, что он смущенно осматривался, и даже приятно было, что он поссорился с Соней, и я от счастья льстил ему.
– Все-таки трудно мне понять женскую психологию, Герман.
– Я даже Корзунскую имел!
– Да ты что?!
– Ей-богу! Она у меня в рот брала.
– Дану?
– Точно тебе говорю, причем сама, точно тебе говорю!
– Корзунская?!
– Вот ей-богу! Я даже жениться на ней хотел.
– Слушай… да-а. Удивительно! Даже представить себе не могу.
– Причем весь цимес в том, что она сама от этого кончила, такое я видел первый раз в жизни.
– Кончила, когда в рот брала? Испытала оргазм, от того что…
– По идее, любое место, где есть слизистая, при трении может вызывать оргазм.
– Даже ноздри?!
– И ноздри, но это если только мизинцем трахать, что ли? А потом Соня появилась, и было полное ощущение судьбы… Пашку жалко.
– Представляешь, Герман, точно такой же ковер с оленями висел у нас дома, в деревне.
– Да-а, точно. И у нас, ну там, дома, у бабушки в спальне, – он покачал головой и засмеялся. – Давай выпьем, брат.
Мы выпили. Было приятно молчать и чувствовать общность.
– А давай блядей позовём? Сюда можно?
– Герман, ты же сам говорил.
– Так, мужик, не пизди, ничего я не говорил!
Скулы приятно отяжелели, казалось, что губы набухли и вывернулись. В ногах появилась легкость, и руки летали рядом с телом, будто сами по себе. Я осмотрелся, не узнавая комнаты. Герман тоже осмотрел комнату.
– Газет нет? «МК» или «Из рук в руки» хотя бы? Там объявления насчет досуга.
Я искал. Даже заходил в пещеру, блуждал по коридорам, составленным из старых шкафов и шифоньеров.
– Это смешно, Герман! Нет ни клочка. Вот, правда, какая-то строительная газета.
– Не то, тут только про евроремонт объявления… Мне тоже надо ремонт делать. Придется на Тверскую ехать.
– Да ладно, не надо, Герман. Потом как-нибудь.
– Я же органайзер с собой специально взял, – сказал Герман. – А денег нет, придется домой ехать за деньгами.
Мне было так неловко, что у меня мало денег, что я вдобавок ко всему ему еще и должен. Я достал припрятанную бутылку шампанского.
– Новый год же наступил, Герман!
– Да, на горло.
Мы сидели и пили шампанское. Так хорошо было в комнате. Я думал, что он расхотел уже. Иногда в окно задувало, и на секунду был виден вал снежинок у черного стекла. Неужели расхотел?
– А она в очках у тебя в рот брала или нет?
– Кто?
– Ну ты говорил, что Корзунская у тебя брала?
– Не помню, сняла, наверное? Даже я не ожидал от нее, конечно… Ну, что, пойдем?
– Пойдем! – сказал я.
Странная неподвижность столбов, бетонных заборов. Прошли мимо брошенной «Волги». Дул какой-то мягкий, словно бы южный ветер.
– Тепло как! – крикнул я, отворачивая от ветра лицо и отплевывая снежинки.
– Тепло, ёптыть! – Герман почти пополам согнулся. Очки залепило снегом, он их снял, протер и нацепил, снова залепило, снял и несколько раз промахивался мимо кармана.
У меня был кураж. И я все оглядывался, чтобы найти какое-то приключение, чтобы развеселить еще кого-нибудь, но вокруг было тугое полотно снега, как на хлопчатобумажном комбинате.
Остановилась маленькая машинка, вся залепленная снегом. Герман договаривался с мужиком и предлагал какие-то бешеные деньги.
– Это дорого, Герман, – дергал я его за рукав.
– Так, молчи, мужик! – сказал он. – Ну что, поедем, командир?!
Мы сели. Было уютно. Хрустели, скрипели и пищали дворники стеклоочистителя.
– Герман, ты что так дверью хлопаешь? У тебя дома холодильника нет? – смеялся я. – Так всегда говорят, да, товарищ? – спросил я у водителя.
– Просто двери тяжелые, – буднично сказал он.
Мы приехали. Герман вышел из машины и канул в снег. Сидели в тишине, под фонарем. Вокруг снежинки и тени от снежинок. Шорох вдоль бортов и на крыше.
– На Тверскую собрались! – сказал я.
– Понял уже.
– Это какой-то капитализм, бля!
Водитель закурил.
– Можно, я тоже? – и я закурил с невероятным наслаждением.
Появился Герман почему-то со своей собакой спаниелем. Он смотрел прямо на нас и не видел. Собака жалась у ног. Водитель моргнул фарами.
– Генка, в машину!
Генка был мокрый, с коротким и теплым язычком.
– Сказал, пойду с Генкой гулять. Всё, поехали, – сказал Герман, сурово блестя очками в темноте.
Проехали мимо старинного круглого здания, слева парк, справа Тимирязевская академия, это место всегда казалось мне мрачным и страшным, каким-то обособленным в Москве. Дорога была пустая. Впереди клубились снежинки, вспыхивали и бросались из стороны в сторону вслед за световыми раструбами.