— Не купите ли зимний костюм, сэр? Сезон быстро приближается, и астрологи предсказывают холод и слякоть. Самые прекрасные шкуры пирримов, уважаемый сэр!
— Что? Нет. Спасибо, торговец, не нужно. — Как раз впереди обрисовывался поворот к их постоялому двору, около продавца молитвенных колокольчиков.
Бран ощущал необыкновенно сильную потребность в сне.
ГЛАВА 6
Флинкс вернулся в свою квартиру, чтобы привести в порядок дела перед путешествием. По пути домой он остановился у хорошо знакомой лавки и купил маленькую сумку. Именно такие он часто видел у матросов в порту, и ему она подойдет ничуть не хуже. Она была легкой, со встроенными сенсорными замками на обтюраторе и очень прочной. Флинкс проформы ради поторговался о цене, остановившись, наконец, на сумме девяносто шесть и двадцать сотых кредита. Он, вероятно, мог сократить цену еще на кредит, но его слишком занимали мысли о путешествии, причем до такой степени, что торговец осведомился о его здоровье.
Дома он совсем не удивился, обнаружив, что все его ценное или полезное имущество умещается в одну сумку. Он почувствовал лишь легкий укол сожаления. Он огляделся, ища, что бы еще взять, но постель не влезла бы, равно как и его портативная кухня, к тому же, он сомневался, что будет испытывать на корабле недостаток в том и в другом. Воспоминания же удобно хранились где-то в другом месте. Он повесил сумку на плечо и покинул пустую комнату.
Консьержка осторожно поглядела на него, когда он приготовился оставить ей ключи. Она была в общем-то хорошей женщиной, но отличалась необыкновенной подозрительностью. В ответ на ее настойчивые расспросы он сказал только, что отправляется в довольно продолжительное путешествие и понятия не имеет, когда вернется. Нет, он не «скрывается от закона». Он знал, что женщина страдает болезнью, известной, как пристрастие к трилевидению, и ее воображение соответственно отравлено. Не сохранит ли она комнату за ним до его возвращения? Сохранит… за четырехмесячную квартплату, авансом, если позволите. Он предпочел не спорить и заплатить. Это отрезало большой кус от столь недавно заработанных им ста кредитов, но он обнаружил, что спешит как можно быстрее потратить эти деньги.
Он вышел в ночь. Его рассудок подумывал о сне, но тело, напряженное от скорости, с которой мчались вокруг него события, категорически не соглашалось. Сон стал невозможен. И на улице было приятно. Он двинулся на огни и шум, погружаясь в знакомую горячку рынка. Он смаковал ночные запахи продуктового полумесяца, хриплое уханье пекарей, продавцов и лоточников, здоровался со знакомыми и грустно улыбался иногда изящному личику, выглядывавшему из освещенных окон менее респектабельных салунов.
Бывало, он замечал хорошо знакомое лицо. Тогда он лениво подходил, и они некоторое время дружески болтали, обмениваясь рассказами и сплетнями, которых у Флинкса всегда имелся большой запас. Потом богатый торговец или нищий трепал ему на счастье рыжие вихры, и они расставались.
Если бы джунгли можно было организовать и обложить налогами, их назвали бы Дралларом.
Он прошел почти милю, когда заметил легкое просветление западного небосклона, означавшее приближение первого тумана (настоящей зари на Мотыльке не бывало). Время летело быстрей, чем думалось. Вскоре ему надо быть в порту, но еще оставалось сделать одно последнее дело.
Он круто повернул направо и заспешил по хорошо известным ему переулкам и проходным дворам. Поближе к центру рынка, где ночью было тише, чем на окраинах, он вышел к крепкому небольшому щитовому зданию. На своих стенах оно рекламировало все виды металлических изделий, какие только продавались. На внутренней стороне двери имелся цифровой замок, но Флинкс знал как обойти это препятствие. И осторожно закрыл за собой дверь.
В маленьком здании стояла темень, но свет просачивался в открытые края крыши, служившие для вентиляции воздуха. Он тихо прокрался в заднюю комнату, не нуждаясь даже в этом сумеречном свете. Старуха спала там, тихо храпя на простой, но с роскошным одеялом постели. Дышала она неглубоко, но ровно, и на древнем лице играло то, что могло быть знающей улыбкой. Это была, конечно, чушь. Он постоял несколько долгих мгновений, молча глядя на морщинистое пергаментное лицо. Затем нагнулся. Мягко откинув в сторону хорошо причесанные седые волосы, он один-единственный раз поцеловал ее в впалую щеку. Женщина пошевелилась, но не проснулась. Он покинул комнату так же тихо, как и вошел, не забыв запереть за собой замок на входной двери.