Бедный глупый мальчик, королева же "презренная человечка", мать троих детей, не факт, что вдова, хотя очень этого хочет. Для парня просто непростительная старуха, кокетка ещё та. А он попался, пусть ещё не понял этого. Вот умора!
А вот девочка её, портниха-южанка, к удивлению ведьмака оказалась чародейкой с небольшими задатками ведьмы. Жаль, пятном родимым не отмечена, иначе не пропустили бы служители богов, забрали из семьи, уберегли от участи всю жизнь другим кланяться.
Не учёная в Академии, нахватавшаяся знаний по верхам от полоумного старика-приживалки при отцовом замке да у своего неверного любовника, она сумела смастерить обманную личину Аллваде, позволившую бежать из дворца. Она, вчера вечером сварив пахучее зелье для "бедной учёной крыски", избавила Руваса от аллергии на эльфов (хотя ведьмак и чародей бились с этой проблемой не один день).
Вимер исподтишка наблюдал за действиями Мьеранцы, дивясь и вглядываясь своим особым зрением - не шпионка ли? Нет, обычная дикарка, тощая, словно кузнечик, подвижная, поёт без устали, настроением изменчива, точно тёмное пламя на жертвенном алтаре. Рувас вчера весь вечер крутился у её ног, благодарил, ластился преданной собачонкой, выпрашивая очередную порцию щедро закупленного печенья. Позвать ли её сейчас - великого духа к сотрудничеству уламывать?
Звать не пришлось. Она явилась сама, сообщив, что госпожа тоже готовится их навестить, села в уголке, разложила шкатулку с нитками, взялась за пяльцы и иголку, принялась вышивать сказочных птиц по арвадальскому шелку. Но глазищи на узком лице, казалось, смотрели сквозь стену, где вылизывал остатки мороженого Рувас.
Вимер, чувствуя себя полным идиотом, поинтересовался:
- Знаешь ли ты, любезная, насколько может быть страшна "белая ручная крыска"?
Она нагнула голову к шитью, и глухо отозвалась:
- Крыс в мире достаточно, но при должном обращении им не стать сильнее людей или эльфов.
- Кого же считаешь ты наиболее опасным? - Вимер вдруг понял, что уже больше минуты пялится на высокую грудь служанки, плотно обтянутую тёмной тканью.
Мьеранца перехватила его смущённый взгляд и улыбнулась бескровными губами.
- Их четыре, господин. Самое безобидное зовётся ленью. Но лень бессильна перед любым из трёх остальных: завистью, жадностью и равнодушием. Даже ненависть затухает. Любовь, способная толкнуть на предательство, тает, при недолжном обращении, как южный цветок в нашем климате, оставаясь присказкой на устах менестрелей. Дружба, идущая рука об руку с рациональностью и взаимовыгодностью, со временем съёживается усушенным яблоком, едва у людей пресекаются общие интересы. А эта четвёрка выживает и благоденствует, ибо не вытравить её из душ никакими снадобьями.
Вимер хотел возразить, но вошла королева, и слова потерялись в её щебете про погоду, дрянные газеты и полное одиночество её величества, лишенное элементарных удобств и нарядов.
- Когда же что-то прояснится во дворце? Сходила бы ты, Мьеранца, что ли, слуг порасспросила? Невозможно так...
Вимер мысленно пожалел короля. Однажды примеренная маска приросла к Аллваде намертво. Нет-нет, да и собьется на это мерзкое брюзжание, пока её не отвлечь чем-то стоящим.
Разобравшись - помощи ему ждать неоткуда, ведьмак вздохнул, хлопнул ладонями по коленям, вставая из глубокого кресла. Пора возвращаться в свою комнату и заниматься зверем.
Рувас сидел на его кровати гладил обеими лапками раздувшийся животик, облизывал длинным языком розовое рыльце, перемазанное мороженым, и блаженно икал. Какой бы грозный дух не был заключен внутри, потребности маленького тельца пересилили демона.
На появление человека он зашипел, свернулся в клубок, ощетинился, чем развеселил Вимера.
- Не придуривайся. Ты не драная крыса, отстаивающая свой угол на помойке. Меня помнишь, как бы морду не воротил. И я тебя помню далеко не ничтожеством.
О, Вимер хранил в памяти истинный облик великого владыки Нижнего мира Запредельного, повелителя младших духов, именуемых по новому веянию демонами. Тот ведал тайны недр, свойства металлов и кристаллов, в нагрузку забирая к себе души ведьм и чародеев, не сумевших перебороть тщеславие. Ведь оно, подобное неумеренной страсти к золоту, выедает душу. Пусть мучавшиеся от этого недуга в земной жизни, сполна отработают его в призрачном мерцании глубоких пещер, неосмотрительно попав в ловушку Запредельного.
Вимер Нарсо сам многократно призывал великого духа, создавая знаменитые мечи, чтобы тот поделился отблеском света своих сапфировых глаз, тенью чудовищной силы, делая сталь стойкой к вражеским чарам. А уж душу и умение оружия выбрать владельца подстать, дарил им сам ведьмак, каждый раз оставляя толику собственной личности в ещё помнящем жар печей металле.
Именно с кривыми клинками Руваса схлёстывал свои кованные детища мастер, и если они не разлетались ранящими иглами по кузнице, порой впиваясь в тело создателя, значит оружие получилось стоящее...
За творениями Нарсо приезжали не только ближайшие соседи. Из Анхорнэ прилетали на хищных птицах немногословные воины, блюдущие жесткий кодекс чести. При нарушении его даже в отсутствие иных свидетелей, кроме собственной совести, они были готовы броситься на меч и умереть в муках.
Из северных племён приходили травники, разрезом глаз скорее похожие на эльфов, нежели на людей, в неизменных красных плащах поверх нарядов из шкур, рыжие, с жидкими бородёнками, за которые не могли избавиться от меткого прозвища "козлятники". Они утверждали, что клинком мастера можно обрезать корни болезней и возвращать самых безнадёжных в мир живых.
Все они, как один, могли месяцами жить вблизи дома ведьмака, ожидая, пока Вимер выкует очередной меч. Потом бережно примеряли изделие под себя, не споря, не ругаясь, ибо знали - клинки сами отыщут себе хозяина.
А потом внезапно владыка и соавтор работы (которая, как подозревал ведьмак, нравилась духу) перестал отзываться на призывы. Раз за разом мастер Нарсо чертил на полу кузнецы знаки, напевал нужные слова, приоткрывая щель в Запредельное. В текущем жгучей лавой воздухе и алом блеске печей вдруг веяло прохладой, проступали очертания дымящегося испарениями молочно-белого озера в окружении стремящихся друг к другу сталактитов и сталагмитов, неровные стены вспучившиеся от натёков шоколадного цвета. Удивительно, в этой подземной темнице порхала бабочка. Но самого владыки не наблюдалось.
А за день до того, как отчаявшегося мастера вызвали на Светлый Совет с поручением отправиться в Кавиру, Вимеру приснилась (а, может, взаправду прилетела) та самая бабочка. Она присела на подоконник, озарённый сиянием дольки луны, неспешно выросла до размеров младенца и сообщила:
- Смертный, ты искал Нижнего повелителя. Нет ему дороги из твоего мира. Женщина по имени Тара пленила его, одела в смертное убогое тело и обрекла маяться веками, особенно страдая на убыли ночного светила. Нам, его верным слугам, нет мочи спасти великого духа. Ты зависишь от него. Спаси его, ведьмак, и Запредельное отблагодарит.
Хочешь оставаться прославленным мастером, расстарайся. "Видать, это моё испытание тщеславием", - в который раз подумалось Вимеру.
Вот он, его соавтор и враг одновременно, жалкий и всецело зависящий от его воли, сидит, облизывает лапку, обкусывает коготки, ждёт решения. Что делать?
- Расскажи, как попался, - ведьмак наклонился к Рувасу.
- Она требовала у меня поделиться властью над металлами. Безграничной. Без плавки, ковки, закалки иметь возможность облекать его в требуемую форму, преобразовывать структуру материала. Я отказался.
Приехали! Извольте освободить экипаж! Вимеру вдруг представилось холёное лицо самого ярого женоненавистника Светлого Совета, Ядаларса. Эльфа, между прочим. "Если бабёха влезет в дела страны, тем более военные, жди ещё большей войны, мора, разорения!" - сказал бы он. К счастью, этот хлыщ самый презренный среди "равных". С его мнением мало кто считается. Только с деньгами.