VII
С этого дня мир капитана Тарабаса начал меняться. Его люди повиновались уже не так, как раньше, любили его вроде бы меньше и меньше боялись. Когда же он кого-нибудь наказывал, то чувствовал в строю неизъяснимую, незримую, неслышную злобу. Солдаты более не смотрели ему прямо в глаза. Однажды исчезли два унтер-офицера, лучшие люди в полку, которые с первого дня сражались с Тарабасом плечом к плечу. Неделей позже их примеру последовали несколько рядовых. Но рыжий безбожник не уходил, единственный, чьего дезертирства капитан Тарабас очень ждал. Впрочем, он был безупречный солдат. Дисциплинированный и покорный. Но капитан Тарабас редко отдавал ему приказы. Остальные это чувствовали. Даже знали. Порой Тарабас видел, как рыжий говорит с солдатами. Они собирались вокруг него, слушали внимательно. Тарабас подзывал кого-нибудь к себе:
— О чем он рассказывает, этот рыжий?
— Да так, разные истории! — отвечал солдат.
— Какие истории?
— Веселые, про баб!
И Тарабас знал, что солдат лжет. Но стыдился, что его обманывают, и других вопросов не задавал.
Как-то утром капитан нашел у своего денщика большевистскую брошюру, таких он еще не видал. Поджег ее спичкой, листки сгорели только до половины и потухли, Тарабас их выбросил. Но с тех пор стал присматриваться к денщику.
— Степан, — говорил он, — ты ничего не хочешь мне рассказать?.. Где твоя губная гармошка, Степан, может, сыграешь мне что-нибудь?
— Потерял я ее, ваше высокоблагородие! — покорно и печально отвечал Степан.
Степан тоже вдруг пропал, однажды вечером, никто не знал, куда он подевался.
Капитан Тарабас приказал всем построиться и поименно проверил список ротного состава. Больше половины людей дезертировали. Остальным он приказал целый час заниматься строевой подготовкой. Рыжий старательно проделывал все приемы, аккуратно, безупречно — образцовый солдат.
Спустя несколько дней, в тот час, когда Тарабас совещался с полковником и другими офицерами, как воспрепятствовать дезертирству, к ним явился рыжий, за поясом две гранаты, в руке пистолет, в сопровождении двух унтер-офицеров.
— Граждане, — объявил рыжий безбожник, — революция победила. Сдайте оружие, вы свободны. А вы, гражданин Тарабас, и прочие ваши соотечественники можете возвращаться на родину. Теперь у вас там свое государство.
Настала тишина. Слышно было только, как тикают большие карманные часы полковника, лежавшие на столе, с открытой крышкой. Они отщелкивали время, точно швейная машинка.
VIII
После того как рыжеволосый со своими людьми вышел из комнаты, полковник встал, подождал минутку, словно обдумывая какой-то план, словно в этот час, когда вся армия, весь полк и он сам окончательно потерпели крах, ему была дарована милость спасительной мысли. Тарабас поднял глаза на полковника, вопросительно посмотрел на него. Полковник обернулся. Опрокинул кресло. Солидная, мягкая кожаная спинка глухо ударилась о деревянный пол. Полковник отошел к окну. Почти целиком заслонил проем своей широкой фигурой. Тарабас не двигался. И вдруг полковник всхлипнул. Словно издал короткий, резкий, сдавленный крик, странный этот звук, казалось, вырвался не из горла полковника, а прямо из сердца; да-да, у сердца словно было собственное, особенное горло, из которого оно выплеснуло в мир свою особенную боль. Секунду могучие плечи поднимались и опускались. Потом старик снова повернулся, шагнул к письменному столу. Некоторое время смотрел на большие, открытые, неумолимо и мерно тикающие часы, будто впервые видел проворные подвижки их секундной стрелки. Тарабас тоже смотрел на часы. Ничто в нем не шелохнулось, в голове пустота, в сердце холод. Он думал, что слышит его стук, оно тикало в такт часам на столе. Больше ничего слышно не было. Тарабасу чудилось, будто после ухода рыжеволосого уже минуло бесконечно долгое время.
В конце концов полковник заговорил:
— Тарабас, возьмите эти часы на память!
Полковник достал перочинный нож, открыл заднюю крышку. Прочитал, показав Тарабасу гравированную русскую надпись:
— «Моему сыну Осипу Ивановичу Кудре». Я получил эти часы в подарок, когда закончил кадетский корпус. Папенька очень гордился. Я тоже. Родом-то я из очень скромной семьи. Отец моего отца еще был крепостным. Всю жизнь я был самым обыкновенным солдатом, капитан Тарабас! Пожалуй, ленивым и халатным. Таких офицеров у нас хватало с избытком. Так вы окажете мне честь принять эти часы, брат Тарабас?
— Да, я принимаю их, — сказал Тарабас, вставая.
Полковник захлопнул обе крышки и через стол протянул часы Тарабасу. Немного постоял, поникнув седой головой. Потом сказал: