Среди этого умиротворения бедное население городка Коропты выглядело вконец растерянно и крайне взбудораженно. Люди ждали чего-то ужасного; возможно, станет еще хуже того, что принесла война. Ее исполинские огненные сапоги оставили среди нищих улочек Коропты обугленный след разрушения. В старинной низкой стене вокруг кладбища на холме виднелось множество пробоин от шальных снарядов; там война вонзила в камень свои губительные пальцы. Этими же пальцами она задушила и многих сынов городка Коропты. Обитатели Коропты издавна привыкли жить мирно, покорно принимая свои убогие дни и тихие ночи, обычные перемены обычной судьбы. А когда вдруг налетела война, они сперва оцепенели перед ее страшным ликом, потом смирились, вскоре надумали спастись бегством, вернулись, решили остаться, околдованные ее огненным дыханием. Невинные, чуждые убийственным законам истории, они равнодушно и покорно терпели удары Бога, как долгие, немыслимо долгие годы терпели законы царя. С трудом они поверили, что царь уже не сидит на золотом своем троне в Петербурге, и тем паче не верилось им второй вести, еще более ужасной, что его расстреляли, как старую, никчемную собаку. Теперь им рассказали, что они более не часть России, а самостоятельная страна. Отныне, говорили учителя, адвокаты, люди образованные, — отныне они освобожденная и вольная нация. Что означали такие речи? И какие ужасные опасности предвещала эта неразбериха?
Полковника Тарабаса не интересовали ни законы истории, ни обитатели городка Коропты. Освобождение нации дало ему возможность продолжать солдатскую жизнь. Что ему за дело до политики? Пусть ею занимаются учителя, адвокаты, образованные! Капитан Тарабас стал полковником. Его задача — сформировать безупречный полк и командовать им. Никто другой, кроме Николая Тарабаса, не сумел бы с горсткой людей набрать целый полк. У него был вполне определенный план. На маленьком короптинском вокзале, аккурат перед деревянным бараком, где старый российский майор командовал одним унтер-офицером и вокзальной охраной, Тарабас построил своих соратников в две шеренги, приказал проделать несколько строевых приемов — стать на колено, взять винтовки на изготовку, раз-другой пальнуть в воздух, и все это в присутствии кучки удивленных людей в штатском и в форме, вокзальной охраны и их начальника, старого майора. Засим Тарабас, явно удовлетворенный изрядным числом очевидцев, которые, привлеченные бесцельной пальбой, наблюдали за этой странной затеей, произнес речь.
— Вы, — сказал Тарабас, — следовали за мной во многих сражениях и на отдыхе, в войне с врагом и с революцией, и теперь у вас нет охоты сложить оружие и мирно вернуться домой. Мы — и вы, и я — умрем как солдаты, и не иначе! С вашей помощью я сформирую здесь новый полк, для нового отечества, дарованного нам судьбой. Разойдись!
Маленький отряд вскинул винтовки на плечо. Всем своим видом эти люди внушали страх, причем куда больший, чем пугающие, оборванные фигуры в городке и на вокзале. Ведь они в полной мере обладали боевой, лязгающей, звенящей, неусыпной, вошедшей в плоть и кровь грозностью своего предводителя и господина. Ярко сверкали тщательно смазанные стволы винтовок, крепкие ремни перекрещивались на широких спинах и на груди, подпоясывали опрятные, безупречные гимнастерки. Как и Тарабас, их предводитель и господин, все они носили на своих сытых лицах воинственные, аккуратно расчесанные пышные усы. И глаза у всех были жесткие и холодные, отменная, бдительная сталь. Сам Тарабас, хотя ему совершенно не требовалось подкреплять и усиливать собственную решимость тем или иным воодушевляющим зрелищем, чувствовал, глядя на своих людей, как растет его сила. Каждый из них в точности повторял его самого. Все вместе они являли собой как бы двадцать шесть Тарабасов, двадцать шесть копий великого Николая Тарабаса и без него существовать не могли. Недаром же были двадцатью шестью отражениями Тарабаса.
Он велел им подождать и, скрипя сапогами, вошел в помещение вокзальной комендатуры. Но никого там не застал, поскольку и старый майор, и унтер-офицер по-прежнему находились на улице, на перроне, где стали свидетелями диковинных распоряжений Тарабаса и диковинной дисциплины его людей. Полковник Тарабас хлопнул стеком по столу. Этот хлопок наверняка далеко разнесся по притихшему вокзалу. И вскоре появился майор.