Кристианполлер зажег сперва фонарь, всегда стоявший на стойке, а от него привычным жестом, с помощью свернутой бумажки, — керосиновую лампу. Мутный желтоватый свет аккурат упал на Федю, который смеясь встал. Он отфыркивался, пыхтел, вода стекала с головы и плеч. Все молчали. Никто не шевелился.
— Счет! — неожиданно вскричал Тарабас.
Как давно еврей Кристианполлер не слыхал этого оклика! Кто крикнул «счет»?
— Ваше высокоблагородие, ваше превосходительство, господин генерал, — сказал Кристианполлер, — прошу прощения, я не подсчитал…
— С завтрашнего дня будешь подсчитывать! — сказал Тарабас. — Предлагаю прогуляться, господа.
Все поспешно затянули ремни. С лязгом и топотом вышли наружу, в ночной городишко Коропту, толпой следом за Тарабасом, двинулись в сторону казарм — посмотреть, как ведет себя в потемках рядовой состав нового полка.
XI
В последующие дни полковник Тарабас, грозный король Коропты, уже не чувствовал себя уютно в своем королевстве. Просыпаясь утром на широкой удобной кровати, предоставленной хозяином постоялого двора Кристианполлером, король Тарабас не помнил, что происходило вчера. А ожидание того, что произойдет сегодня, приводило его в еще большее замешательство. Ведь события, во множестве происходившие в эти дни вокруг полковника, дьявольские события, поистине приводили в замешательство. Дьявольские бумаги то и дело доставляли курьеры, прибывавшие из столицы — пешком, на телегах, верхом и на старых армейских автомобилях. Тарабас не сомневался, что в новом его отечестве заправляет бумажный дьявол. Под его началом сидели в новой столице тысячи рьяных писарей, измышляя хитроумные планы погубить Тарабаса. Рыжие писари, может статься, рыжие евреи. Утром денщику надлежало одеть полковника, побрить и причесать. Надлежало обуть его в тяжелые, тесные сапоги: стоя возле кровати на коленках, то сгибать голову и тело меж расставленных ног полковника, то откидываться назад и с силой тянуть крепкими загорелыми руками поочередно за голенища и хвостики правого и левого сапога, потом подползать поближе и с силой стучать по каблукам и подметкам, чтобы нога Тарабаса наконец-то удобно расположилась в обувке. Казалось, все отвращение Тарабаса к новому дню, который грозно вставал за окном, собиралось в строптивых ногах. Чтобы вновь приучить их к земле, он несколько раз оглушительно топал по полу, при этом вскидывая вверх руки и зевая с долгим гулким криком, денщик же тем временем надевал на него портупею с кортиком и пистолетом. С виду — будто надевают сбрую на королевского коня. В этот самый миг еврей Кристианполлер, который с рассвета подслушивал под дверью, спешил в бесшумных тапках за стойку заваривать чай. А когда полковник спускался в зал, Кристианполлер громко выкрикивал «доброе утро», словно здоровался со всем городом. В этом приветствии как бы звучала вся огромная радость еврея наконец-то вновь увидеть важного постояльца. «Доброе утро, жид!» — отвечал грозный Тарабас. Ему было приятно, громовой возглас Кристианполлера, собственно, по-настоящему будил его, подтверждая, что он еще могущественнее наступающего дня, сколько новых бумаг тот ни принесет. Жадно, огромными глотками он выпивал обжигающий чай, вставал и, козырнув, громыхал в казарму. Все, кто попадался ему по дороге, шарахались в сторону и глубоко кланялись. Но он ни на кого не смотрел.
Новая беда поджидала его в канцелярии. Он был человек образованный, даже в институте учился. Когда-то, много лет назад, понимал сложнейшие формулы, сдавал экзамены. Ах, Тарабас был далеко не дурак! Однако теперь он призвал на помощь двух капитанов; четверо писарей под началом сведущего унтер-офицера сидели и переписывали (тоже как сущие дьяволы). Все вместе они еще больше запутывали несчетные указы, поступавшие из столицы, запутывали запросы, никоим образом не решали многочисленные загадки, сгущали туман, словно бы поднимавшийся из бумаг, являлись к Тарабасу с бестолковыми отчетами, спрашивали, надо ли делать то и это, и если он велел оставить его в покое, исчезали, как привидения, словно сквозь землю проваливались, оставляли его наедине с муками ответственности! Ах, как же он, могущественный Тарабас, тосковал по войне! Собранные где попало люди, из которых состоял его новый полк, не чета его старым солдатам. Они пришли к Тарабасу по одной-единственной причине — с голодухи. Каждый день ему докладывали о дезертирах. Каждый день, посещая учебный плац, он замечал новые дыры в шеренгах. Упражнялись лениво, сонно. Мало того, кое-кто из офицеров понятия не имел о ротной строевой подготовке. Сущий кошмар для такого, как Тарабас! Положиться он мог только на немногих ветеранов, которых привел с собой в Коропту. Остальные, правда, по-прежнему боялись его, но он уже чувствовал, что этот страх способен породить и предательство, и коварное убийство из-за угла. Подчинялись ли они еще его приказам? Их просто принимали к сведению, не прекословя. Он бы предпочел бунт.