Столь жалкую наружность Тарабас счел особо коварной уловкой. Он любил таких, как он сам. Любил свои копии. Очень глубоко, на самом дне его сердца, еще дремало, но временами бормотало сквозь сон и предупреждало предчувствие, что могущественного Тарабаса однажды ждет решающая, судьбоносная встреча с одним из многих хиленьких людишек, что шныряют по этой земле, ненужные, хитрые и ни к чему толком не годные. Когда стал рядом с генералом, чтобы сопровождать его к выходу, полковник Тарабас заметил, что Лакубайт достает ему только до локтя, и из вежливости и субординации почел необходимым сделаться поменьше — по возможности согнуть спину, укоротить широкий шаг, приглушить голос. Его шпоры звенели. А сапоги генерала ступали бесшумно.
— Дорогой мой! — сказал генерал очень тихим голосом.
Тарабас согнулся еще ниже, чтобы лучше слышать.
— Дорогой мой, — сказал генерал Лакубайт, — благодарю вас за прием. Я много о вас наслышан. И давно знаю вас, по рассказам. Рад вас видеть!
Разве генералы так говорят? Тарабас не нашелся с ответом.
По дороге, когда они сидели в машине — машина принадлежала Кристианполлеру, за рулем сидел один из людей Тарабаса, — генерал Лакубайт не сказал вообще ни слова. Съежившись, точно маленький ребенок, он сидел подле Тарабаса, шустрые темные глазенки скользили по окружающему ландшафту. Это было видно, когда он снимал большущую, в золотых галунах, фуражку (раз-другой он снимал ее по дороге, хотя было отнюдь не жарко). Тарабас несколько раз пытался завести разговор. Но, едва открыв рот, испытывал ощущение, будто генерал Лакубайт находится во многих милях от него. Дурные предчувствия обуревали сердце могущественного Тарабаса, темные предчувствия! Когда они добрались до городка и справа и слева на деревянных тротуарах их с привычным подобострастием приветствовали короптинцы, генерал Лакубайт принялся расточать во все стороны улыбки и отвечать на приветствия, положив фуражку на колени и обнажив голый желтоватый череп. Узкие губы открылись, демонстрируя отсутствие зубов. Теперь Тарабас окончательно уверился: этот Лакубайт — самый главный из бумажных дьяволов.
Они остановились у постоялого двора Кристианполлера, и генерал, не обращая внимания на Тарабаса, проворно выскочил из автомобиля. Трактирщику он приветливо кивнул, поспешно надел фуражку и чуть не бегом поспешил в дом. Заказал чаю и крутое яйцо. А Тарабас не притронулся к шнапсу, который Кристианполлер, как обычно не спрашивая, поставил перед ним. Генерал осторожно постучал яйцом о край блюдца, меж тем как вошел элегантный лейтенант, его адъютант, и стал возле стола.
— Садитесь, — пробормотал генерал и костлявым указательным пальцем очистил яйцо.
После того как в полной тишине яйцо было съедено, а чай выпит, генерал Лакубайт сказал:
— Давайте-ка теперь поглядим на полк!
Полковник Тарабас, разумеется, все подготовил. С раннего утра полк ждал генерала перед казармами. В помещениях рядового состава тоже царил полный порядок. Тем не менее полковник Тарабас сказал:
— Я не поручусь за все. Мы не получали ни денежного содержания, ни обмундирования, казармы и те никуда не годились, когда я сюда прибыл. И ответственность за каждого в полку я нести не могу. Многие дезертировали. Тут всякого сброда хватает.
— Сперва выпейте свой шнапс, — сказал генерал.
Тарабас выпил.
— Вы тоже! — сказал генерал лейтенанту. Потом добавил: — Два ящика с деньгами доставят еще сегодня. Таким образом, главные трудности будут устранены. Это двухмесячное жалованье для офицеров и содержание для рядового состава за шесть декад. Излишек пойдет в оплату пива и шнапса. Добрый настрой — самое важное. Вам это известно, полковник Тарабас.