Виталий жалостно сморщился:
— Совсем ты, Чин, мозги затекилил. Я тебе что дал?
Чинарев озадаченно глянул на вещицу у себя в руке, на старосту, и опять на вещицу, и снова на старосту… И вдруг захохотал — самозабвенно, захлебисто, с непристойными поросячьими провизгами. Хохоча, он открутил от загадочного предмета крышку и несколько раз пшикнул на Виталия чем-то вопиюще душистым.
— Ну ты отчекрыжил, ста-рос-та… — пропихалось наконец сквозь прочие издаваемые Чин-чином разнообразные звуки. — Ну у тя извилины ва-а-ще подвисли… Я давно оп… оп… ой, не могу!.. давно опасался, что твои вздохи по Ленку добром не кончатся, — и нате, приехали: Белоножко с ума сошел! Семечницу с одеколоном спутал! Надежда курса! Ой, держите меня!!!
Виталий мучительно переживал случившееся.
— Нет, ну действительно же как специально одно под другое делали, — бормотал он, краснея и обескураженно скребя в затылке. — Ну ведь как две капли… Слушай, — тут Белоножко вдруг совершил невозможное: зарделся еще сильнее, — а что, это сильно заметно? Ну, что вздыхаю… А?
Чин-чин с видимым трудом вернул себя в более-менее нормальное состояние.
— Еще бы! Ты ей так хамишь на каждом шагу, что, по-моему, даже Изверг до всего допирает. Прими бесплатный совет: брось. Не по тебе девочка.
— Может, она по тебе? — Голубые глаза положительного человека Виталия нехорошо потемнели, но Чин-чин этого не заметил: он, стоя на четвереньках, заталкивал злополучный распылитель куда-то под койку.
— Не совсем так, — глухо донеслось из под-коечных недр. — Это я не по ней.
Белоножко вернулся к столотумбочке и принялся бесцельно передвигать валяющуюся на ней мелкую всячину.
— Слушай, Чин, а откуда он у тебя? Ну, одеколон этот чертов — откуда? Это ведь тоже нельзя… Контрольные системы теперь, наверное, совсем взбесятся!
— Наоборот, теперь-то они как раз и не взбесятся: он любую текилу перешибет. А «нельзя» — это про спиртсодержащие аэрозоли. А этот вроде специальный, такой можно… наверное. Все то можно, что нужно. Вот прикинь: если, к примеру, Ленок попытается меня изнасиловать (к чему дело упорно движется) — должен же я буду сдобрить свои древние грекоегипетские мускулы приятным ароматом!
Чинарев полез наконец из-под кровати, и Виталий, поспешно сунув руки в карманы, качнулся прочь от стола.
— Ну, Белоножка-Белоручка, что ты там копаешься? Нашел, наконец, контейнер?
— Нет, — пожал плечами староста. — Здорово ты его спрятал…
— Какое спрятал?! Он же прямо посреди стола…
Они перерыли всю каюту, но контейнер с эллипсетами так и не пожелал отыскаться.
— Вы опоздали на семнадцать минут, — Изверг, морщась, отхлебывал из прозрачной чашки нечто кофеподобное. — При повторном опоздании не допущу к завтраку. В космосе малейшая безалаберность равнозначна самоубийству — если вы не способны постигнуть это мозгами, придется апеллировать к вашим желудкам.
Правильный человек Виталий Белоножко покраснел, как блюдо первое номер два, и чуть ли не на цыпочках прокрался к своему месту. Чин-чин тоже уселся за стол и попробовал запустить ложку в содержимое тарелки. Содержимое оказало сопротивление. А еще оно (содержимое) затряслось — вероятно, от натуги. Или от отвращения к себе самому.
— Завтрак номер пятнадцать, — вполголоса пояснила Леночка, дисциплинированно завершавшая утреннюю трапезу. — Желе квазифруктовое витаминное. Гадость.
Чинарев скосился на доброхотную комментаторшу и едва не поперхнулся квазифруктовым фрагментом. Нет, вовсе не потому, что на Лене все еще был ТОТ костюмчик. Голову папиной Халэпы украшала цветастая косынка, под которой очертания головы казались очертаниями чего угодно, кроме именно головы. На темени косынку оттопыривало нечто вроде рогов, на лбу распирало подобье электромобильного бампера…
Перехватив чинаревский взгляд, Леночка недоуменно приподняла пушистые бровки:
— Ты чего? Ну, завивку делаю… Папа же просил не ударить в грязь лицом — тебе разве Белоножко не говорил?..
Чин-чин хотел было сообщить, что каждый понимает это самое «в грязь и тэ дэ» соразмерно своему умственному развитию, но вовремя вспомнил, как он сам давеча истолковал директорскую просьбу. Вспомнил и решил промолчать. А вот Изверг молчать не собирался.
— Насколько я знаю, подобные вещи делаются в пять минут какими-то там ультразвуковыми щипцами, — презрительно сказал космический волк. — Так что следующий раз, дабы не пугать экипаж, будьте любезны…
— Бывалый опытный человек, а простейших вещей не понимаете! — Леночкино возмущение не имело границ. — Во-первых, чтоб вы знали, ультрика омертвляет корни, а во-вторых, щипцы — это для примитива, с ними ни рельефа, ни объема настоящего. А я сейчас такую челку наверчиваю — закачаетесь!
— А я уже и так с самого утра качаюсь, — сообщил Изверов. — От первого же взгляда на вашу, с позволения сказать, одежду. Могу только воображать, каково юношам терпеть этакую выставку, коль даже меня, старика, в жар кидает! Вы, деточка, наверняка удивитесь, но на свете есть такие понятия: скромность и стыд.
— Стыдно должно быть тому, у кого низменные инстинкты подавляют чувство прекрасного! — голос юной Халэпы был преисполнен ледяного величия.
— Кстати, о низменных инстинктах… — Чин-чин с усилием протолкнул в горло последний ошметок витаминного желе, попытался запить его невыносимо приторным псевдокофием, скривился.
Ему вдруг показалось, будто он понял, отчего на космических объектах категорически запрещено спиртное: похмельный синдром плюс такая вот рационная квазипища равняется безвременная гибель во цвете лет…
Вслух он, конечно, этого не сказал. Вслух он повторил:
— Так вот, о низменном… Я очень ценю ваши, Виктор Борисович, старания приучить нас к трудностям, но, по-моему, вы начинаете переигрывать. Верните, пожалуйста, семечницу.
Седые брови Изверга медленно поползли вверх:
— Что-о-о?!
— У меня со стола пропал контейнер с эллипсетами, — Чин-чин был сама любезность. — Повторяю, я очень ценю вашу науку, но если завтра нам будет нечего предъявить поверяющему, она пропадет втуне: нас просто вышвырнут из училища.
— Что касается лично вас, оно бы и прекрасно, — процедил космический волк так злобно, что Леночка испуганно ойкнула. Белоножко, кажется, тоже.
— Ну, допустим, вы спасаете ваш возлюбленный космос от гнусного Чингисхана. А причем они? — Чин-чин мотнул подбородком на своих согруппников.
Изверов не спеша отодвинул от себя пустую тарелку и полупустую чашку.
— Ты, кажется, обвиняешь меня в краже, поганый шелудивый щенок? Уж тебе ли не знать, что кое-кого я мог бы вышвырнуть из космоса, не подвергая… — он поперхнулся недоговоренным и умолк, сверля Чин-чина бешеным взглядом.
Чинарев побагровел и сорвался на крик:
— Да что вы за чушь вколотили себе в голову?! Воображаете, кому-то бы действительно хватило ума подобрать конспиранту фамилию, созвучную с его криминальной кличкой?! Думаете, в Интерполе одни кретины?! (Выражение Извергова лица ясней ясного показало, что именно так он и думает.) Большое дело — залез в файлы Лиги! Да на программ-факультете каждый второй развлекается хакерством! Что ж теперь…
— Не поздновато ли ты спохватился оправдываться? — пролязгал ветеран Космофлота.
— Позднова-а-ато! — передразнил его студент, напрочь утративший представление о субординации. — Каждому программисту лестно, если его принимают за самого Молчанова-Чингисхана!
Изверов отчетливо скрипнул зубами и неправдоподобно вкрадчиво произнес:
— Все, лопнуло мое терпение. Ну-ка, щеночек, вон отсюда! Проваливай!
Несколько мгновений они с Чин-чином безотрывно таращились друг другу в глаза. Белоножко приподнялся, готовясь не то что-то сказать, не то броситься между ними; Леночка в ужасе следила, как под заношенным комбинезоном дряхлого космонавта вспухает рельефное плетение мышц, абсолютно не вписывающихся в ее, Леночкино, представление о дряхлости…
Наконец Чинарев не выдержал. Он с грохотом вылез из-за стола и как-то неестественно, по-журавлиному зашагал к выходу.
— Хорошо же, — шипел он на ходу, — хорошо, хорошо… запомнится тебе эта практика, ветерррран! Век не забудешь! Уж я расстараюсь, уж я тебе такого понапущу!..