Бьярне Мёллер судорожно сглотнул. Вон оно как, начальник Управления предложила, чтобы в Бангкок поехал Харри Холе. А сюда его позвали затем, чтобы он их заверил, что Харри Холе — наилучший из кандидатов, превосходный работник.
Он обвел взглядом людей за столом. Политика, власть и влияние. Он ни хрена не понимает в этих играх, но смекнул, что дело в той или иной степени касается его собственного блага. Очень важно, что именно он сейчас ответит и как поступит: последствия скажутся на его дальнейшей карьере. Начальник Управления сама предложила это имя. Но кто-то из этих бюрократов захотел услышать, что думает о Холе непосредственный шеф. Мёллер взглянул на начальницу и попробовал прочитать в ее глазах, что же ему делать. Конечно, может статься, что Холе все сделает по высшему разряду. И если сейчас отсоветовать им посылать его подчиненного, не выставит ли он тем самым свою начальницу в невыгодном свете? Тогда его попросят назвать другое имя, а если названный кандидат загубит все дело, то может получиться, что на плаху ляжет его, Бьярне, собственная голова.
Мёллер поднял глаза на картину, висящую над головой начальницы: с высоты на него взирал Трюгве Ли, генсек ООН. Еще один политик. За окнами виднелись крыши многоэтажек в сереньком зимнем свете, крепость Акерсхус и дрожащий от ветра флюгер на макушке отеля «Континенталь».
Бьярне Мёллер считал себя хорошим полицейским, но тут было что-то иное, он не знал правил этой игры. Что бы посоветовал отец? Да уж, он всегда держался подальше от политики, констебль Мёллер. Но он всегда разумел, что важно, а что нет, и отменил свой запрет на учебу сына в Полицейской академии после того, как тот с отличием окончил первый курс юридического отделения. И так далее. Бьярне сделал так, как сказал отец, и после выпускных мероприятий отец все покашливал да покашливал, хлопая сына по спине, пока тот не попросил отца прекратить.
— Хорошее предложение, — услышал Бьярне Мёллер свой собственный голос, да еще такой громкий и отчетливый.
— Прекрасно, — сказал Торхус. — Причина, по которой мы хотели как можно скорее услышать от вас ответ, состоит в том, что дело это срочное. Пусть ваш кандидат оставит все дела и займется нашей проблемой завтра же.
Ну что же, может быть, Холе как раз сейчас и нужно именно такое задание, попытался утешить себя Мёллер.
— Сожалею, что мы забираем у вас такого ценного работника, — проговорил Аскильсен.
При этих словах шеф убойного отдела Бьярне Мёллер едва удержался от смеха.
Глава 3
Они нашли его в «Шрёдере» на улице Вальдемара Тране — старинном и респектабельном кабачке на перекрестке, где западный район Осло встречается с восточным. В кабачке, честно говоря, более старинном, нежели респектабельном. Респектабельность заключалась лишь в том, что городская инспекция по охране памятников объявила это коричневое, прокуренное помещение архитектурным наследием. Но это не повлияло на клиентуру — гонимую и истребляемую породу старых пропойц, вечных студентов — выходцев из крестьян — и потасканных донжуанов, давно вышедших в тираж.
Когда сквозняк из двери на время развеял дымовую завесу, двое полицейских увидели рослого мужчину, который сидел под старинной картиной с изображением Акерской церкви. Его светлые волосы были острижены так коротко, что торчали ежиком, а трехдневная щетина на худом запоминающемся лице отливала сединой, хотя мужчине вряд ли было сильно за тридцать. Он сидел в полном одиночестве, выпрямившись, не снимая короткого пальто, словно в любую секунду мог подняться и уйти. И словно кружка пива, стоящая перед ним на столе, была для него не удовольствием, а работой, которую предстояло сделать.
— Нам сказали, мы найдем тебя здесь, — произнес старший из двоих и сел на стул напротив мужчины. — Я инспектор Волер.
— Видите вон того человека, за столиком в углу? — спросил Холе, не поднимая глаз.
Волер повернулся и взглянул на тощего старика: тот сидел, уставившись в бокал с красным вином и покачиваясь взад-вперед. Казалось, он мерз.
— Тут его зовут «последний из могикан». — Холе поднял голову и широко улыбнулся. Глаза его напоминали бело-голубые шарики в сеточке красных прожилок, и взгляд их уперся Волеру в рубашку. — Военный моряк, — отчеканил Холе. — Раньше их здесь было много, а теперь осталась жалкая горстка. Этого торпедировали дважды во время войны. И он считает себя бессмертным. На прошлой неделе я нашел его в сугробе на улице Глюкстадгата, после закрытия кабака. Вокруг ни души, кромешная тьма, мороз восемнадцать градусов, а он спит. Когда я вернул его к жизни, он только посмотрел на меня и послал к черту. — Он расхохотался.
— Послушай, Холе…
— А вчера вечером я подошел к его столику и спросил, помнит ли он, что с ним случилось: как-никак я спас мужика от верной гибели на морозе. И знаете, что он ответил?
— Холе, тебя разыскивает Мёллер.
— Он ответил, что бессмертен. «Я-то могу жить и никому не нужным моряком в этой дерьмовой стране. Но чертовски обидно, что сам святой Петр ничего не может поделать». Нет, вы слышали? Сам святой Петр…
— У нас приказ доставить тебя в Управление.
На столе перед Холе появилась новая кружка пива.
— Счет, Вера, — сказал он.
— Двести восемьдесят, — ответила та, не глядя в блокнот.
— О боже, — пробормотал младший из двоих полицейских.
— Сдачи не надо, Вера.
— Спасибо, — сказала она и удалилась.
— Лучший в городе сервис, — объяснил Харри. — Тебя замечают сразу, не надо размахивать обеими руками.
Волер прижал ладони к ушам, так что на лбу натянулась кожа и по нему зазмеилась синяя жила.
— Нам некогда рассиживаться здесь и выслушивать пьяные байки, Холе. Предлагаю тебе оставить эти последние поллитра…
Холе осторожно поднес кружку к губам и выпил.
Волер перегнулся через стол, пытаясь говорить тише:
— Я знаю тебя, Холе. Не люблю я тебя. Думаю, давно тебя надо было выгнать из полиции. Такие типы, как ты, только подрывают доверие людей к полицейским. Но мы пришли не поэтому. Нам велено забрать тебя отсюда. Шеф человек добрый, он хочет дать тебе шанс.
Тут Холе рыгнул, и Волер отшатнулся назад.
— Какой еще шанс?
— Шанс проявить себя, — вставил младший полицейский, и на лице его появилась мальчишеская улыбка.
— А я могу и здесь показать, на что я способен, — улыбнулся в ответ Холе, поднес кружку к губам и запрокинул голову.
— Черт тебя подери, Холе! — Волер побагровел, глядя, как ходит туда-сюда кадык Холе, перекатываясь по небритой шее.
— Ну что, довольны? — И Холе стукнул перед собой пустой кружкой.
— Наша работа…
— …плевать я на нее хотел. — Харри застегнул пальто. — Если Мёллеру что-то нужно, пусть позвонит мне или дождется, пока я приду завтра на работу. А теперь я пошел домой. Надеюсь, что в ближайшие двенадцать часов не буду лицезреть ваши рыла. Прощайте, господа.
Харри поднялся из-за стола, выпрямившись во все свои метр девяносто, и слегка пошатнулся.
— Задавака чертов, — прошипел Волер, качнувшись на стуле. — Хренов лузер. Если бы только газетчики, которые писали о тебе после Австралии, знали, как мало дел…
— Каких дел, Волер? — Холе продолжал улыбаться. — Отметелить подвыпивших подростков в камере за панковский гребень на голове?
Младший полицейский украдкой взглянул на Волера. В прошлом году в Полицейской академии поговаривали о каких-то молодых панках-анархистах, которых задержали за распитие пива в общественном месте и избили в камере апельсинами, завязанными в мокрое полотенце.
— Чувством корпоративной солидарности ты никогда не отличался, Холе, — заявил Волер. — Ты думаешь только о себе. Всем известно, кто именно был за рулем той машины в районе Виндерена. И почему хорошему полицейскому разнесло череп о придорожный столб. Да потому что ты алкаш и сел за руль под парами, Холе. Тебе чертовски повезло, что у нас в Управлении это дело убрали под сукно, а зря, стоило бы подумать и о семье погибшего, и о мнении других сотрудников…