Младший полицейский был новичком и старался ежедневно извлекать из всего уроки. В этот день он, к примеру, узнал, что глупо оскорблять собеседника, покачиваясь на стуле, поскольку оказываешься совершенно беззащитным, когда оскорбляемый вдруг наклоняется вперед и врезает тебе правой между глаз. Обидчик валится на пол, но посетители «Шрёдера» умолкают лишь на миг, а потом гул голосов нарастает снова.
Помогая Волеру подняться, младший увидел, как фалды пальто Холе мелькнули в дверях.
— Черт, неплохо после восьми кружек пива, а? — проговорил он, но тут же прикусил язык, встретившись взглядом с Волером.
Харри небрежно зашагал по обледенелой мостовой Доврегата. Костяшки пальцев вроде бы не болели, — боль и раскаяние подождут до завтрашнего утра.
В рабочее время он не пил. Пока. Даже если это бывало раньше и доктор Эуне утверждал, что каждый новый срыв начинается там, где закончился предыдущий.
У врача, седоволосого, тучного — вылитый Питер Устинов, — аж затрясся двойной подбородок, когда Харри втолковывал ему, что держится подальше от своего старого недруга «Джима Бима» и пьет только пиво. Притом что от пива не в восторге.
— Ты же был в сточной канаве, и в тот момент, когда открываешь новую бутылку, ты снова туда же скатываешься. Тут нет никакого промежуточного состояния, Харри.
Ну что ж. Он как-никак добирался до дома на своих двоих, не забывал снимать с себя одежду, ходил на работу. Так было не всегда. Это Харри и называл промежуточным состоянием. Ему надо было лишь чуть-чуть глотнуть на ночь, чтобы уснуть. Вот и все.
Какая-то девица в меховой шапке поздоровалась, когда он проходил мимо. Знакомая? Прошлой весной с ним многие здоровались на улице, особенно после его интервью в «Редакции 21», где ведущая, Анне Грусволл, спросила, каково это — застрелить серийного убийцу.
— Да так. Во всяком случае, приятнее, чем сидеть здесь и отвечать на подобные вопросы, — ответил он с усмешкой, и его слова стали хитом весеннего сезона, главной цитатой после нетленного: «Овцы — они нормальные животные». [3]
Харри вставил ключ в замок подъезда. Улица Софиесгате. И зачем только он переехал осенью в этот район Осло, Бишлет. Может, потому, что соседи в Тёйене начали как-то странно посматривать на него, сторониться, а он принимал эту дистанцию за уважение к своей персоне.
Ладно, местные соседи его не беспокоили, хотя выходили на лестничную клетку и проверяли, все ли в порядке, когда он изредка вечером спотыкался на ступеньках и скатывался вниз по лестнице.
Эти падения начались в октябре, после того как он уперся лбом в стену, расследуя дело Сестрёныша. Тогда из него словно выпустили воздух и снова стало мерещиться всякое разное. Харри знал только один способ избавиться от видений.
Он попытался взять себя в руки, отправился вместе с Сестрёнышем на дачу в Рауланне, но сестра замкнулась после жестокого изнасилования и уже не смеялась, как прежде. Пару раз Харри звонил отцу, но разговоры получились недолгими, довольно скоро становилось ясно: отец хочет, чтобы его оставили в покое.
Харри вошел в квартиру, закрыв за собой дверь, громко крикнул, что он дома, и удовлетворенно кивнул, не получив никакого ответа. Монстры в разных обличьях посещали его, но, пока их нет на кухне, он мог рассчитывать на то, что ночью спокойно уснет.
Глава 4
Едва Харри вышел из подъезда, как на него набросился холод, так неожиданно, что он захлебнулся ледяным ветром. И подняв глаза к рдеющему небу над крышами домов, открыл рот и выдохнул вкус желчи и «колгейта».
На площади Хольберга он как раз успел на трамвай, следовавший по Вельхавенссгате. Найдя свободное место, развернул «Афтенпостен». Еще одно дело о педофилии. За последние месяцы такое случалось уже трижды: норвежцев взяли на месте преступления в Таиланде.
В передовице напоминалось о предвыборном обещании премьер-министра активнее расследовать преступления на сексуальной почве, в том числе и за границей, и задавался вопрос, когда же будет виден конкретный результат.
В комментарии к статье статс-секретарь Бьёрн Аскильсен информировал, что продолжается работа по заключению соглашения между Норвегией и Таиландом о расследовании преступлений, совершенных норвежцами-педофилами, и что этот договор позволит активизировать усилия полиции.
«Давно пора! — писал в заключение редактор „Афтенпостен“. — Народ ждет результатов. Христианский народный премьер-министр не может допустить, чтобы эти мерзости продолжались».
— Войдите!
Харри открыл дверь и посмотрел вниз, на широко зевающего Бьярне Мёллера, вытянувшегося на стуле, так что его длинные ноги торчали из-за письменного стола.
— Гляди-ка. А я ждал тебя вчера, Харри.
— Мне сообщили. — Харри сел. — Я не хожу на работу, когда пьян. И наоборот. Принцип, которого я стараюсь придерживаться. — Он надеялся, что фраза прозвучит иронически.
— Полицейский является полицейским все двадцать четыре часа в сутки, Харри, пьян он или нет. Мне пришлось уговаривать Волера не писать на тебя рапорт, понимаешь?
Харри пожал плечами, давая понять: он сказал все, что хотел сказать.
— О'кей, Харри, не будем из-за этого ругаться. У меня есть для тебя работа. Думаю, ты ее не заслужил, но я все равно думаю тебе ее дать.
— Ты не огорчишься, если я скажу, что она мне не нужна? — спросил Харри.
— Оставь эти штучки сыщику Марлоу, Харри, они тебе не идут, — резко оборвал его Мёллер.
Харри усмехнулся. Он знал, что шеф его любит.
— Я даже не сказал, о чем речь.
— Ну, раз ты посылаешь за мной машину в мой выходной, то я думаю, речь идет не о регулировании уличного движения.
— Почему ты не даешь мне слова сказать?
Харри, хохотнув, наклонился вперед:
— Сказать честно, шеф?
Неужто честно, думал было переспросить Мёллер, но лишь кивнул.
— Я сейчас не гожусь для важных дел, шеф. Я исхожу из того, что ты сам видишь, как я работаю. Вернее, неработаю. Или едва-едва. Я выполняю свои обязанности, пытаюсь не переходить дорогу другим и соблюдать трезвость в течение дня. На твоем месте я предложил бы эту работу кому-нибудь другому.
Мёллер вздохнул, медленно подтянул ноги и поднялся со стула.
— Хочешь начистоту, Харри? Если бы решал я, то работу получил бы другой. Но они хотят именно тебя. Поэтому ты очень бы меня выручил, Харри, если…
Харри внимательно посмотрел на шефа. Бьярне Мёллер не раз помогал ему в трудных ситуациях в последний год, и понятно, что рано или поздно придется возвращать должок.
— Стоп! Кто это они?
— Люди на руководящих постах. Которые могут превратить мою жизнь в ад, если не получат то, что хотят.
— А ячто за это получу?
Мёллер как можно строже насупил брови, но ему всегда было трудно сохранять суровое выражение на своем по-мальчишески открытом лице.
— Что тыполучишь? Свою зарплату. Пока тебе ее не перестали платить. Вот ее и получишь, черт подери!
— Я плохо разбираюсь во всем этом, шеф. Получается, кто-то из этих твоих людей, решил, что этот парень, Холе, который в прошлом году навел порядок в Сиднее, чертовски способен, и твое дело только построить этого типа. Я ошибаюсь?
— Харри, будь так добр, не заводись.
— Значит, я не ошибся. И вчера я тоже все правильно понял, когда увидел рыло этого Волера. Поэтому я хорошенько все обдумал, и вот мое предложение: я буду паинькой, готов приступить к работе, а когда все будет выполнено, ты дашь мне двух штатных следаков на два месяца и неограниченный доступ ко всем базам.
— О чем это ты?
— Ты знаешь о чем.
— Если ты опять насчет изнасилования твоей сестры, то могу тебе только посочувствовать, Харри. Ты ведь помнишь, что дело прекращено.
— Я помню, шеф, помню и тот отчет, где было написано, что у нее синдром Дауна, а потому не исключено, что она вообще все выдумала про изнасилование, чтобы скрыть, что забеременела от случайного знакомого. Спасибо, я все помню.
3
Это сказала профессор криминологии Лив Финстад в 80-е годы, отстаивая сельскохозяйственную политику марксистского «Красного избирательного альянса».