— Кто тут играет, на? — Бяша потянулся к инструменту и неумело пробежался пальцами по струнам. Гитара выдала какой-то лязг и затихла.
— Мой папа. Он музыкант. — зарделась Шиляева. Если узкоглазый ещё мог понять творческие порывы, так как сам в каком-то смысле художник, то Ромка вряд ли оценит столь легкомысленную профессию.
Но тут Пятифан шлёпнул Бяшу по руке:
— Не тронь. Перенастраивать придётся.
— Тебе-то откуда знать, на? Маэстро, — насмешливо улыбнулся бурятёнок.
Ромка молча взял гитару и на удивление умело разместил её у себя в руках. Варя уже начала волноваться о её сохранности, но Пятифан ловко придавил струны в аккорде и стал неспешно перебирать пальцами. Кухню наполнила мелодия совсем не похожая на дилетантский скрежет, а, наоборот, очень приятная, сложная. Рыженькая заворожённо уставилась на то, как искусно Рома перебирал струны. Почти как Константин Петрович в свои молодые годы, когда ещё не разочаровался в музыке. Для Бяши увлечение братка стало открытием, он сел рядом и по окончанию Ромкиной импровизации, выдал:
— Ну даёс, на!
Экспромтный колониальный лагерь превратился в уютные посиделки за сигаретами и с музыкальным сопровождением. Мальчики передавали друг другу окурок и, пока затягивался Бяша, Ромка успевал сыграть минутную партию. Почти ни одну песню он не знал до конца, поэтому играл либо припев, либо начало. Репертуар оказался внушительный — Сектор Газа, Гражданская Оборона, АукцЫон. Варя узнавала почти каждую мелодию благодаря, конечно же, своему отцу. Пока курил Пятифан, Бяша травил всякие небылицы из местного фольклора:
— А если маску эту наденес, то сам животным станес, на!
— Брешешь, — Ромка откинулся на спинку хлипкого деревянного стула и стал покачиваться на нём, отталкиваясь ногами.
— Отвецяю, на! Дед рассказывал.
— Тогда бы у нас все зверьми ходили.
— А чем тебе люди не звери? — спросила Варя, разламывая прямоугольную печенюшку.
— Тем, что люди по законам живут, — Ромка многозначительно хрустнул костяшками пальцев.
— Во-во, по понятиям, на!
— Кто по понятиям, а кто и без них, — Шиляева запила печенье мелиссовым чаем и заправила непослушную чёлку за ухо.
— На Бабурина намекаешь?
— Может и на него, — Варя хитро улыбнулась.
— Не ссы, больсе к тебе не полезет, на, — Бяша издал короткий смешок, вспоминая, как опухший фингал Семёна превращался в смачным кровоподтёк.
— Вовсе и не боюсь я.
— Таракашка и без нас бы справилась. Видал, как замахнулась! — Ромка потушил окурок о пепельницу Константина Петровича, поднял гитару и вновь поставил её себе на колено, — Хитро ты его обвести хотела. Да только у жирдяя в узком пространстве преимущество. Он, как вода, всё собой заполняет.
— Скорее тогда как холодец, на!
Все трое громко засмеялись.
— Бери сигу, на. У нас есё есть.
Варя покосилась на открытую пачку рядом. Через секунду тонкая папироска оказалась у неё меж пальцев. Рыженькой всегда было интересно, чего такого взрослые получают от сигарет. Бяша поднёс зажигалку и Варя сделала затяжку. Горло опалило гарью, лёгкие сжались, не пропуская инородные выхлопы. Девочка закашлялась, попутно вытирая прослезившиеся глаза.
— Ужас. Какое удовольствие здесь может быть?
— Не шаришь, — Ромка улыбнулся уголком губ и аккуратно забрал папироску у Вари.
Глухой стук, раздавшийся со двора, заставил Ромку разжать пальцы от неожиданности. Зажженная сигарета упала на половицы. Бяша среагировал быстрее: подхватил её и мигом потушил. Компания замерла.
Скрипнула калитка. Варя ни с чем не спутала бы этот звук — протяжный и унылый, он каждый раз резал слух, когда она уходила в школу и возвращалась домой. В горле кольнул ком паники.
«Папа вернулся раньше!»
Нет, тогда после скрипа калитки раздался бы скрежет ворот и звуки въезжающей машины.
Ромка махнул Бяше и шёпотом приказал:
— Вырубай свет.
Бурят прошмыгнул к выключателю и лампочка на потолке потухла. В полном мраке дети притаились, прислушиваясь. За окном уже стояла ночь, непроглядная, всепоглощающая и совершенно безжизненная. У Вари затряслись руки, она едва смогла поставить чашку на стол, не расплескав содержимое. Ромка и Бяша всматривались в темноту на улице. Лунный свет освещал их бледные лица и Варя очень ясно видела, что они сами перепугались не на шутку.
Вдоль забора плыла тень. Грузная, чёрная, антропоморфная, но одновременно лишенная четких линий. Она шаркала ступнями по слякоти, грязь чавкала и приминалась под тяжестью фигуры. Варя почувствовала привкус железа во рту — это она прокусила щёку в не состоянии преодолеть тремор челюсти. Тёмный гость остановился напротив кухонного окна, но всё ещё в нескольких метрах от него. И смотрел — прямо на ребят. Секунды тянулись вечность. Фигура сверлила взором невидимых глаз, лишь изредка подёргивая головой и поворачиваясь к каждому из детей.
Варя попятилась и наткнулась спиной на Бяшку. Девочка не была уверена, что сзади точно он, а не ещё одно человекоподобное чудовище, скрывшееся в полумраке дома. Она открыла рот, чтобы что-то произнести, но не смогла — стальными клешнями гортань сдавил страх и вместо слов раздался только сдавленный скулёж. Бяша прижал рыженькую спиной к своей груди и накрыл её рот ладонью — шероховатой с разбитыми костяшками. Точно Бяша.
— Тс, — шикнул он и вперился глазами в Ромку, словно говоря ему взглядом: «Давай, вожак, защищай стаю». Пятифан не отрывался от силуэта, который безостановочно рассматривал их по ту сторону окна. Мальчик медленно опустил гитару на пол, затем полез в карман брюк. В лунном свете блеснуло лезвие ножа-бабочки.
Ромка поднялся и отошёл к товарищам, заслонив их собой и выставив вперёд острие. Фигура двинулась — вновь вдоль забора, огибая дом с другой стороны. Из кухонного окна её стало теперь не видать.
— Уходит? — Пятифан спросил это скорее у самого себя, шепотом, едва шевеля губами.
В следующий миг грохотнула входная дверь. Затем снова, и снова, и снова. Кто-то или что-то тарабанило в досчатую преграду с силой дюжины быков. Вот-вот и она слетит с петель. Варя вжималась лопатками в грудь Бяши и чувствовала, как между тонкой стенкой костей и мышц в страхе мечется его сердце. Гость гневно колотил в дверь, каждую секунду казалось — куда ещё громче? Но грохот нарастал. Не выдержав, Ромка шепнул:
— Нам нужно в прихожую.
— С ума сошёл? — Шиляева вцепилась в его локоть ледяными пальцами.
— Дом — закрытое пространство. Нет пути отступления, — Пятифан сжимал нож так крепко, что ладонь его побелела, — Надо напасть первыми и выбежать на улицу.
Пришлось двинуть в коридор, а из него в прихожую. Стук то прекращался, то возникал вновь, сотрясая витающий в узком проёме мрак. Дверь перед ними — дохлая, тонкая, словно вот-вот рассыплется на мелкие щепки.
— Назад, на, — Бяша отодвинул Варю подальше, как бы она не пыталась держаться ближе к парням.
Ромка подал знак надеть куртки и обуться, чтобы выбежать, как только появится возможность. После недолгого шороха, он потянулся к замку. Только раз повернуть. Один щелчок и нечто ворвётся внутрь. Неважно, каким оно будет. Главное — бежать со всех ног, бежать, как в последний раз, до потери сознания.
Щёлк.
Нет. Никак. Фигура заполнила весь дверной проём своим широким телом. Хватило мгновения, как она схватила Ромку за воротник и встряхнула в воздухе:
— Блять! — громко выругался Пятифан, как только ему удалось рассмотреть очертания силуэта, — Отпусти, сука! Отпусти!
— Вот ты где, гниль малолетняя, прячешься!
Теперь было ясно — перед детьми человек. Смуглое лицо, редкая щетина, крохотные карие глаза, заплывшие в морщинах. Мужчина оттолкнул занесённое Ромкой острие и оно отлетело в дальний тёмный угол.