Третий заставил крадущее детей Нечто забиться в паническом припадке. Словно существо, что сидело внутри железной тьмы, обрело материальность и могло чувствовать настоящую человеческую боль. Раздался душераздирающий скрежет и одна жестяная дверь с силой захлопнулась. Тени визжали, но не так, как воют живые существа. Визг был похож на плач ветра, гуляющего по кронам чёрных сосен. На рыдания ржавой калитки, которая ещё недавно приветствовала Варю, когда девочка возвращалась из школы домой.
Плети соскользнули с хрупкой шеи рыженькой, оставив синеватые кровоподтёки. Сквозь щёлку затуманенного взгляда Варя успела рассмотреть, как расплывчатый силуэт Бяши двинулся к ней, когда Тень ослабла окончательно. Потеряв опору, Таракашка поняла, что падает, но её подхватили на лету. Этот рывок заставил остатки сознания выйти из девочки, ровно как и силы из её маленького настрадавшегося тела.
*
Через пелену сна прорывался шёпот, который нарастал по мере того, как мозг возвращал себе утерянный рассудок. Вскоре этот звук превратился в достаточно отчётливые голоса. Два мужских и женский, с нотками тревожной обеспокоенности, такие надорванные, словно только-только после рыданий. Говорили по очереди, совсем тихо, но Варя уже могла различить слова:
— Категорически нет, — самый спокойный и уверенный из голосов звучал холодно, будто предупреждал о чём-то плохом, — У нас просто нет оборудования, понимаете? Едьте в Москву, в Питер, там найдёте и протез, и врачей, — далее неразборчивый бубнёж, так как говорящий значительно снизил громкость, но затем вновь возобновил её, — От четырёх до шести месяцев.
— Да как же от четырёх? — женский всхлип прервал речь мужчины, — Костя… Как от четырёх?
— Сонь, тише, умоляю. Слушай внимательно.
Варя приоткрыла щёлку одного глаза. Веки второго не двигались, словно были парализованы. Малейшие попытки напрячь левую скулу увенчались невыносимой колющей болью, что растеклась по виску и ударила куда-то в затылок.
Картинка возникла расплывчато, как в замедленной съёмке старых кинофильмов. Но и смотреть было не на что — перед взглядом белый потолок в обтрескавшейся штукатурке, пара неработающих лампочек, а над самим лицом нависла чудаковатая капельница со своими металлическими рожками и свисающей тонкой трубкой, по которой бежала прозрачная жидкость. На секунду Варе подумалось, что она в раю. Стала судорожно вспоминать дедовские моления и страницы детской Библии, которую ей некогда всучила мама. Сначала Страшный суд, потом Чистилище… Или детей не судят? Разве они не должны быть невинными душами?
Но догадки развеяло возникшее ощущение мягкости под телом. Пальцы дрогнули и нащупали под собой складку простыни.
«Неужели… Жива?»
Рыженькая облизнула сухие губы. Горло свербело так, словно девочка болела ангиной.
Воспоминания цыганской иглой начали впиваться в голову. Дождь, лес. Звон в ушах и скрежет чёрной двери. Настоящая ли она была? А потом мальчишки… Память натыкалась на провалы, серые стены, за которыми прятались ответы. Как бы Варя не пыталась — выстроить общую картину произошедшего ей не удалось. Рома и Бяша плакали, но из-за чего?
Девочка приподняла ослабшую руку и дотронулась до места, где недавно был её левый глаз. Боковое зрение отсутствовало, а подушечки пальцев коснулись шероховатой марлевой повязки.
Вот из-за чего.
Это чувство было совсем не таким, когда ты просто закрываешь один глаз или подмигиваешь. Ни темноты, ни красных кругов, ни чёрной ряби. Просто ничего. Не работает. Как не работал бы отрезанный палец. Вместе с глазом не слушалась и левая часть лба. Она не поддавалась попыткам девочки двинуть надбровной дугой, всё занемело от скулы до линии волос.
— Через неделю можно будет переводить в другую клинику. Сейчас я дам вам номер, договаривайтесь заранее, там с пациентами всегда плотно.
— В каком городе? — Варя отчётливо услышала отцовские нотки в приглушённом вопросе.
— Москва. Только Москва сейчас, — после недолгой напряжённой паузы, мужчина добавил, — Позже можете наблюдаться в других городах. А пока — увы.
— Костя, — женский голос был едва различим, он был таким отчаявшимся, что у рыженькой сжалось сердце, — Как мы в Москву? Какая Москва? У нас на бензин не хватит даже.
— Соня! — громыхнул Константин Петрович и тут же осёкся, понижая голос, — Одолжим. Потом обсудим.
Варя двинула зрачком и увидела перед собой белую штору. За ней три силуэта, один стоит с прямоугольником какой-то папки, двое сидят на соседней кушетке. Мама и папа.
— Скажите хотя бы… — женский силуэт двинул рукой, протирая глаза платком, но вопрос прервал внезапно ожесточившийся голос отца.
— Пулю вытащили?
— Ну конечно. Что же вы думаете, мы бы её там на память оставили? — судя по всему говорил врач. И эта шутка была настолько неуместной, что Варя поморщила носик.
Константин Петрович по привычке потёр ладонями колени.
— Отдайте нам, как доказательство. Будем судиться, — он украдкой глянул на Софью, — Только дай узнать, какая дрянь хранит оружие в этом дерьмовом посёлке. Только дай узнать. Я в порошок сотру, лично морду разворочу. По кускам собирать придётся.
У Вари ёкнуло сердце. Слова отца напомнили направленное в её сторону дуло травмата. Рома не хотел. Он целился в то, что было внутри чудовищного черного сооружения. Если Константин Петрович узнает о поступке Пятифана, то несомненно уничтожит и его, и Ромкиного отца, который позволил ребёнку играть с оружием. Рыженькая стала думать о том, как избежать наказания для Пятифана, мысли лениво ворочались, не желая поддаваться мольбам о помощи.
— С ума сошёл. Тебя ещё посадят, не хватало, - мама чуть успокоила всхлипы и отрезвляюще ущипнула мужа за рукав кофты.
Врачу явно стало неудобно слушать подобные беседы. Он поспешил ретироваться и тогда родители остались вдвоём. Они долго сидели молча, глядя в пол перед собой. Варя хотела приподняться на локтях, но капельница помешала ей — иголка под кожей начала неприятно зудеть.
— Мам… — Варя не узнала свой голос. Такой хриплый, словно она кричала изо всех сил на протяжении многих часов.
Силуэты за ширмой резко оживились, подскочили с койки и через секунду белая шторка одним рывком сдвинулась в сторону. Рыжеватая полная женщина кинулась к кровати девочки, её раскрасневшиеся от слёз глаза сверкнули отчаянным счастьем.
— Деточка! — Софья порывалась было обнять Варю, но вовремя остановилась, подумав, что может причинить ей боль. Вместо объятий, женщина провела пальцами по чёлке юной Шиляевой, заправляя пряди за маленькое ушко, — Как же ты? Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — Таракашка выглянула из-за плеча мамы и посмотрела на отца. Казалось, что он поседел за это время ещё больше, виски почти полностью покрылись серебристыми волосками. Синяки под глазами родителей говорили о том, что они не спали несколько ночей.
Константин Петрович положил ладонь на плечо жене и мягко отодвинул её:
— Сонь, погоди, — он опустился на Варину койку и как-то слишком тяжело выдохнул, посмотрев на лицо дочери. Отец не знал, как начать, но его глаза сверлили малышку не на шутку серьёзным отягощающим взглядом, — Варь. Расскажи, пожалуйста, как всё было.
— Костя! — Софья вспеснула руками и расстроено посмотрела на мужа, — Сейчас это обсуждать будем?
— Сейчас. Прости, детка, но нам нужно знать, — Константин Петрович смягчил тон и погладил Варю по очертанию лодыжки под одеялом смуглой мозолистой ладонью.
Варя хотела нахмуриться, но боль в области лба быстро пресекла это желание. Ей нужно было время, чтобы понять, как помочь самому бесстрашному хулигану посёлка. Поэтому рыженькая задала вопрос, который первым пришёл ей в голову:
— А где Бяша и Рома?
Лица родителей непонятливо вытянулись:
— Кто? — Константин Петрович посмотрел на жену, спрашивая больше у неё, чем у дочери. Мама в ответ пожала плечами, — Стой, это что, та шпана дворовая?