Рома расстегнул олимпийку, стянул шапку с головы и наконец поднял глаза на Варю. От чугунной тяжести его взгляда становилось горько во рту. Несколько секунд он просто смотрел на девочку, словно бы убеждаясь, что всё происходит в действительности, и затем сдавленным голосом произнёс:
— Прости… — Пятифан взъерошил вечно прилизанную чёлку пальцами обеих рук, — Прости меня. Мне пиздец как жаль, Таракашка.
Улыбка с лица Бяши исчезла, он нахмурился и стал ощупывать ткань простыни намного нервознее, чем до слов Ромки. На удивление Пятифана, Варя улыбнулась очень светло и ласково:
— Брось. Ты правильно поступил, потому что я осталась жива, — девочка была бы рада положить ему ладонь на плечо, но никак бы не смогла дотянуться. Рома посмотрел на Таракашку исподлобья.
— Я не смог сказать твоему отцу, что это… — он коснулся шероховатыми пальцами собственного левого века, — …моих рук дело.
— Напиздел, на! — исправил хулигана бурятёнок и тогда Пятифан осадил друга злобным оскалом. Бяша раздражённо скинул капюшон с головы и шмыгнул носом.
— Умолчал, — выдавил Ромка, виновато отводя глаза от Вари.
Девочка облегченно выдохнула. Всё же Пятифану ничего не грозит, она взяла всю ответственность на себя и, к огромнейшему везению парня, попала прямо в точку.
Рыженькая переводила встревоженный взгляд с одного хулигана на второго. Что-то было не так. Между ними двумя висела какая-то немая недоговорённость. Варя будто игнорировала разговор о потере глаза специально, Шиляевой в последнюю очередь хотелось обсуждать свою инвалидность. Это нагнетало, а рыженькая боялась даже на секунду задуматься о моментах в дальнейшей жизни, что ей предстоит пройти.
— Что с вашими лицами? — девочка указала на разбитую губу Бяшки и тот поспешил отвернуться. Уставился куда-то в стенку, словно нашёл в плинтусе занимательный музейный экспонат. Ромка тоже мотнул головой, нервно хрустнув костяшками пальцев, и Варя удивлённо пискнула, — Вы что… Подрались?
Хулиганы молчали. Не глядя друг от друга, они делали вид, что не услышали вопроса, который звонко отскочил от стен полупустой больничной палаты. Подрались. Иначе и не подумать. Неудивительно, что Бяше досталось куда больше — Пятифан превосходил его по массе и силе. Бурятёнок давал себе отчёт в этом, когда замахнулся на друга сразу после того, как Ромка сжевал и проглотил слова: «Это сделал я» перед Варькиным отцом. Уличный кодекс чести, который гласил: «Не будь ссыклом — признайся в говне», был нарушен по всем статьям.
Про драку они так и не рассказали. Зато потом беседа пошла на лад. Мальчишки во всех подробностях перечислили события вторника. Они потеряли Варю в лесу, как только одновременно отвлеклись на хруст ветвей позади. Когда повернулись обратно к тропе — красное пятно вязанного шарфика уже исчезло. Девочка была не уверена, одинаковый ли звук они слышали перед тем, как потерять друг друга в сумраке таёжного леса.
Искали Таракашку недолго. На тропу выплыл раскрасневшийся довольный Бабурин. Разговор был коротким. Бяшка, сопровождая рассказ жестикуляцией, в красках описал, как Ромка зажал жирную складку прыщавой щеки Семёна меж костяшками среднего и указательного пальцев, с силой оттянув сальную кожу. Этой боли хватило, чтобы жирдяй взвизгнул и шустро выдал всё, что произошло, позабыв о прошлом предупреждении от грозы посёлка.
Как оказалось, гараж действительно отпустил Варю. И, по словам бурятёнка, чёрная жестяная коробка шаталась и трещала так, будто Рома прострелил самое сердце тьмы внутри ужасающего Нечто. А затем блеснула молния, ослепив мальчишек, и тогда гараж просто испарился, будто его никогда и не было на том месте. Ни вмятин на размытой дождём слякоти, ни ледяных вьющихся теней. Только Варя, которую Бяша вовремя подхватил почти у самой земли. Ромка поделился странным наблюдением — он прислушивался к звукам, когда подбегал к рыженькой. Перед тем, как исчезнуть, гараж скрипел и выл, но шум капель, что разбивались о железную крышу, совершенно отсутствовал. Словно само Нечто было плодом воображения, чем-то призрачным. Варя задумалась и вспомнила, как ее пальцы проходили сквозь путы теней, не чувствуя твёрдости, и невольно сощурилась. Может, они втроём просто сошли с ума? В такой глуши от скуки и лени лишились здравого рассудка и придумали себе до жути странную забаву.
— Затем мы тебя из оврага вытащили. Шарфик только снять забыли, не до него было, — во время рассказа у Ромы тряслись руки, он жадно облизывал губы и видно было, как сильно ему не хватает сигареты.
— Клюци и телефон в кармане насли, на.
— А больше в карманах ничего не было? — Шиляева оживилась, вспомнив о чудаковатом стихотворении, оставленном ей невесть кем.
Мальчики переглянулись и пожали плечами:
— Было десять рублей, на. Мы на них тебе бинт купили, стобы на первое время перевязать… — Бяша запнулся. Сложно было сказать «глаз», поэтому он просто машинально указал на собственный левый зрачок. Затем бурятёнок поёжился — И есё… Мы у тебя дома перекись насли. Промыли, на.
— Ага, и батю твоего ждали.
Варя вздохнула. Кем бы не был тот загадочный поэт, теперь уже Таракашку это не касалось.
— Почему Оно испугалось пуль, если это… призрак? — задумчиво прошептала Шиляева, отворачиваясь к окну.
— Не пуль, — Ромка мотнул головой, — Мы долго думали. Гараж выслеживает тех, кому никто не поможет. Он обосрался. Не рассчитывал на то, что мы дадим отпор.
Варя вздохнула. Если бы парни потеряли пару секунд, то сейчас бы она покоилась в земляных глубинах. Хотя, нет. Её бы искала милиция, ходила бы по домам с фотографией девочки и полным безысходности тоном задавала бы жителям около траурные вопросы.
Помимо прочего, Варе удалось узнать, что лежит она в больнице далеко за посёлком. Потому что в глубинке тайги не было ни клиник, ни достойных врачей, которые могли бы взяться за срочную операцию на глазу. Местный хирург сделал всё, что было в его силах с помощью старого оборудования и инструментов, что хранились ещё с семидесятых годов.
После получаса разговора, Варя почувствовала слабость. Рыженькая удивилась, что ей не хватило четырех дней, чтобы выспаться, но организм требовал отдыха. Желудок тем временем резко скрутило от требовательного голодного урчания.
Дверь палаты щёлкнула и приоткрылась. В проёме показалось бледное лицо Константина Петровича.
— Врач сказал ещё десять минут. Затем обед и процедуры, — отец бросил недовольный взор на Бяшку, который снял ботинки и по-турецки уселся на Варину койку с ногами, — Молодые люди, вы меня услышали?
Мальчишки синхронно кивнули. Дверь закрылась и Ромка поднялся с соседней кушетки, напяливая шапку-гандонку обратно на макушку и оттопыривая тем самым и без того забавные уши:
— Крутой у тебя батя, — Пятифан подал жест Бяше, чтобы он тоже собирался, — По справедливости к нам.
Варя была рада, что папа хотя бы при ребятах не демонстрировал свою неприязнь к уличной шелупне.
Ромка встал у выхода и глянул на бурятёнка, который, обувшись, застыл у Вариной кровати. Пятифан несколько секунд смотрел на друга и взгляд его сменился на давлеюще хмурый. Хулиган едва заметно кивнул и махнул широкой ладонью:
— Ещё заскочу. Счастливо! — как-то слишком небрежно кинул мальчишка и хлопнул дверью не то случайно, не то намеренно.
Варя удивлённо вытаращилась туда, где только что стоял необыкновенно раздражённый для такой сдержанной беседы Пятифан. Рыженькая перевела полный непонимания взгляд на Бяшку, но наткнулась на то, что заставило сердце подпрыгнуть до самого горла и провалиться вниз живота.
Бурятёнок неловко ткнулся в разгорячённые температурой губы Вари своими — обкусанными и шероховатыми. От Бяши вейнуло ароматом дешёвого табака, смешанного с морозом и тёплым запахом тела. Мальчик отпрянул также молниеносно, как решился поцеловать рыженькую. Не веря в свою смелость, бурятёнок приложил пальцы к собственным губам, ощущая, как в них пульсирует кровь. Варя смотрела на Бяшу, не в силах вдохнуть, а веснушчатое лицо девочки покрылось густым румянцем до самых кончиков ушей.