Смахнув тень робости, Шиляева ухватилась за Бяшкин рукав и потянула мальчика на себя так, что он едва успел упереться ладонью в железную спинку кровати. Дети вновь соприкоснулись губами и теперь уже от бурятёнка хлынул такой жар, что Варины скулы стали краснее самой спелой клубники. Полыхая от волнения, бурятёнок боязливо отстранился. Не веря в происходящее, он смотрел в серый Варин зрачок своими глубоко чёрными глазами и пытался унять колотящееся в безостановочном приятном покалывании сердце.
В накалившемся молчании, бурятёнок полез рукой в карман и вытащил оттуда небольшой бумажный свёрток. Он, не находя уверенности для слов, положил его в ладонь Варе и, накинув капюшон на бордовое от смущения лицо, быстро скрылся за дверью, забыв даже попрощаться.
Рыженькая пыталась унять темп пульса, поспешно разворачивая бумагу. Раньше она явно была страницами в школьной тетради — исполосована клеткой и красными полями, на некоторых строках даже виднелись корявые уравнения с кляксами и небрежными зачёркиваниями. Пальцы нащупали что-то твёрдое и прямоугольное. Добравшись до последнего слоя бумаги, Варя отогнула мятый лист. Внутри лежал крохотный брусок древесины, скорее щепка, плоская с заострённой верхушкой. По поверхности деревяшки тянулся рисунок, аккуратно выжженный паяльником: гроздья летних цветов, пухлые яблоки и маленький жучок, который неумело разместился на ветке. Рисунок был хаотичным, но тем стало любопытнее его рассматривать. Варя узнала в жуке таракашку, а в круглых плодах — зимки, которыми мальчишки с таким усердием старались поднять ей настроение.
Варя быстро припрятала свёрток под подушку, когда врач вошёл в палату в сопровождении строгой увесистой медсестры.
*
Полторы недели Варя лежала в больнице. Ей регулярно делали капельницы, отпаивали какими-то таблетками, которые значительно снижали боль в районе пустой глазницы. Иногда её отводили на промывание раны. Уже через неделю девочка чувствовала значительное улучшение. Силы возвращались и рыженькой уже становилось скучно в четырёх выбеленных стенах. Папа принёс ей старенький магнитофон и маленькие кассеты, в свободное от лечения время девочка слушала сказки и музыку.
После долгих расспросов, Константин Петрович наконец убедился в том, что дочь ничего не помнит и оставил Варю в покое. По правде, рыженькая о многом умолчала, но была рада, что отец остановил серьёзные допросы. Картина в его голове сложилась следующим образом: местный отпетый вандал нашёл пистолет где-то в лесу, втянул Варю в свои нездоровые развлечения, а она, по своей неопытности и наивности, искалечила себя. Шиляева в свою очередь была только рада подтвердить подобную цепочку событий. Она очень долго говорила с папой о Роме и о том, что он совсем не виноват. Константин Петрович упирался, как мог, но спустя несколько дней ему пришлось сдаться — вид настрадавшейся Таракашки заставлял отца откинуть все заботы о милицейском расследовании и заняться здоровьем и благополучием Вари.
Родители переживали из-за травмы рыженькой намного больше, чем она сама. Софья не могла сдерживать слёз каждое утро, когда наведывалась к дочке, её глаза так заплыли от рыданий, что в какой-то момент Варя не выдержала и в сердцах приказала маме:
— Прекрати плакать по пустякам!
Софья на секунду даже перестала всхлипывать, настолько её поразило это самое «по пустякам». В голове взрослого человека потеря части тела — это вовсе не пустяк, а катастрофа на грани с концом света. В мире ребёнка всё складывалось намного проще. Таракашка быстро привыкла к отсутствию бокового зрения. Правый глаз перенапрягался от двойной нагрузки, поэтому девочке выписали специальные капли.
Рома и Бяша приходили к Варе каждый день после трёх часов дня. От посёлка до больницы идти было несколько километров, ребята управлялись с этим расстоянием меньше, чем за час. Пятифан откуда-то выудил колоду игральных карт и дети рубились в «Дурака» и «Козла» до самого вечера. Мальчишкам приходилось выбегать на перекур за больницу и главный врач, учуяв запах табака от малолетних хулиганов, устроил им страшный нагоняй. Но подобные меры не могли остановить друзей, теперь они стали таскать из дома лавровые листья и жевать их после сигарет, дабы избавиться от резкого запаха.
Константин Петрович внимательно следил за больно странными друзьями дочери, но вскоре сам убедился, что они — ребята честные и безобидные для Вари.
В один из таких «игральных» вечеров дети смеялись в пустующей палате. Мальчишки придвинули соседнюю кушетку поближе к койке Вари, поставили между ними тумбочку, чтобы было удобнее раскладывать карты. Больница отапливалась плохо, ребята сидели в куртках, а Варя закуталась в тонкое одеяло по самый кончик носа.
После очередного выиграша, Пятифан сгрёб колоду и стал умело её тасовать:
— Давайте на желание теперь.
— Да ты херню всякую загадываес, на, — Бяша как-то невесело улыбнулся.
— Не факт же, что я выиграю, — Рома усмехнулся. Врёт и не краснеет, все трое прекрасно знали, кто здесь останется в дураках.
Как-то через губу Варя с Бяшей согласились играть на желание и спустя пятнадцать минут пожалели об этом. Пятифан, тасуя колоду перед следующей партией, довольно скалился, придумывая задание для проигравших с нескрываемой гордостью.
Только хулиган открыл рот — как дверь палаты распахнулась. На пороге очутился Константин Петрович, его бледность и синяки под глазами немного спали, лицо приобрело более здоровый вид, чем неделю назад. Мальчишки дёрнулись и Ромка быстро сунул карты себе под кофту.
— Да не прячь. Играйте бога ради, — отец махнул рукой и Пятифан в сомнениях глянул на Варьку. Рыженькая не обратила на мальчика внимания, потому что серьёзное лицо папы взволновало её куда больше, — Варь, нам послезавтра уезжать в Москву. Тебя утром выпишут, соберись обязательно. Все кассеты в пакет, пижаму не забудь.
Мальчики поникли.
Софья много раз говорила маленькой Шиляевой, что скоро им придётся покинуть посёлок. Девочка даже слышала беседу мамы по телефону с дедушкой, который живёт в Сергиевом Посаде под Москвой. Но Варя не воспринимала эти разговоры всерьёз. Зачем? Ведь теперь ей прекрасно здесь жилось, глазница почти не болела, а школьную программу Шиляева планировала нагнать самостоятельно после выписки. Единственное, о чем Варя переживала — это насмешки над рыжей, а теперь ещё и одноглазой таракашкой. Но Рома с Бяшей поспешили её заверить, что любого, как Пятифан выразился, «издевающегося муденя» они свесят из школьного окна вниз головой. По мнению рыженькой не было веских причин покидать дом, в который семья переехала меньше месяца назад.
— Зачем? — рыженькая едва сдерживалась, чтобы не крикнуть. Она в долю секунды сменила счастливую улыбку на поджатые от обиды губы, — Мне и тут хорошо.
— Нам нужен микрохирург, — Константин Петрович растерянно развёл руками, — Или у тебя вся левая сторона лица останется парализованной.
— Тогда давай просто съездим на операцию, а потом вернёмся, — настойчиво отчеканила Варя.
Отец качнул головой в сторону Ромки и Бяши, намекая, что им с дочерью надо поговорить наедине. Мальчики быстро отсекли данный жест, вернули кушетку и тумбу на место, и уже на пороге махнули Шиляевой. Бурятёнок хотел что-то сказать, но Пятифан толкнул его локтем в рёбра и поспешил попрощаться. Несмотря на общее спокойствие Ромы, в его глазах бегущей строкой читалось: «Мне очень жаль».
Оставшись вдвоём с дочерью, мужчина сел рядом с ней на кушетку: