Трясясь всем телом на негнущихся ногах от обилия впечатлений, я выползла в коридор побольше и спряталась за статуей, точнее не статуей, а рыцарскими доспехами, культурно составленными в полный рост у стены. В голове непрерывно вертелась одна фраза, которую любила повторять моя школьная знакомая, получив пару: “Ну что, задница, сходила за булочками?” Додумать до конца я не успела, к Фанни начала сбегаться сочувствующая прислуга с ведрами сливовицы и мятными каплями.
Я прислушалась. Фанни наконец прекратила голосовые экзерсисы и шумно хлебала сливовицу вкупе с мятными каплями. Бабы еще бы молока ей принесли с огурцами, и бедная тетка всю ночь бы из нужника не вылезала… Я отогнала несвоевременные мысли и прислушалась по новой. Вот Фанни открывает рот и:
— Привидение!!!
Тут же мобильно последовала вторая волна вселенского рева. По кругу пошло второе ведро сливовицы. Я заинтересовалась и немножко вылезла из-за рыцаря, так чтобы мне была видна кухня. Фанни сидела на полу, прижав к груди бутыль с мятными каплями, и истерично голосила:
— Привидение! Без головы! В валенках! В крови!
Я удивилась. Ну ладно, валенки мои, но у меня и голова на месте. Вроде бы… Я еще раз пощупала свою тыкву и успокоилась, сообразив, что Фанни не увидела моей головы, потому что она (голова) была в тени. То-то баба напугалась! Но вот насчет крови, позвольте! Это у нее уже от испуга глаза кровью налились.
Фанни все завывала про кровавое и безголовое привидение в валенках. Какая-то баба настырно интересовалась фасоном и окраской валенок, заявляя, что это было вовсе не привидение, а деревенская дура Марушка, которая еще по зиме сперла у нее пару валенок, а теперь пришла их отдавать. А что она без головы… так зачем дуре голова? Вот валенки — дело другое. Вторая баба, явно глухая и страдающая ассоциативной шизофренией, лезла ко всем с вопросами о том, зачем Марушке красить валенки в красный цвет, если она все равно ни фига не видит, так как посеяла где-то голову. Какой-то пенек из лакеев спрашивал о том, зачем вообще привидениям валенки, и что если на том свете еще и обувь бесплатно выдают, то он прямо сейчас готов туда отправиться…
Я почувствовала, что голова моя идет кругом с зигзагами. После третьего ведра сливовицы бабы и активизировавшиеся при виде сливовицы мужики начали всерьез решать, почему Марушка надела себе на голову красные валенки, если голова у нее все равно плохо держится. Я решила, что пора покидать зрительный зал, чтобы сохранить остатки рассудка. Им-то легко рассуждать вместе со сливовицей… Как обычно, неповоротливой каракатицей я начала вылезать из-за рыцаря и не удержала голову. Рыцарскую, конечно, своя-то у меня чисто номинально… Жалобно звякая, железная байда покатилась по красной ковровой дорожке, а я, спасаясь позорным бегством, еще успела услышать пьяный рев: “А вот и голова!” — и подумать, что вряд ли рыцарскому железному чепцу когда-либо оказывали такой теплый прием.
До своей спальни я добралась с трудом, по пути потеряв один валенок. По идее, всю оставшуюся ночь я должна была мучиться угрызениями совести по поводу совершенного воровства, но, как любил выражаться один мой интеллигентствующий друг, всю совесть я еще в третьем классе променяла на булочки. Следовательно, я рухнула на кровать и тут же заснула без задних ног, мгновенно выкинув из головы Марушку, красные валенки и плохо закрепленный рыцарский шлем, который теперь, вероятно, стал гвоздем программы на кухне.
Наутро я проснулась отвратительно свежая и с внезапно оживившимися угрызениями совести. До прихода служанки они уже успели задолбать меня по полной программе, так что я даже почти обдумала план возвращения ключа, разумеется, такой же гениальный, как и план похищения.
От второй массовой операции с привлечением гигантской массовки и бочек сливовицы меня спасла служанка, деликатно просунувшаяся в дверь. Увидев, что я уже проснулась и не встречаю ее традиционным приветствием: “Жива еще, чучмечка?” или бросанием сапога в цель, девица оживленно впорхнула в комнату, таща в одной руке завтрак, а в другой кувшин с водой для умывания.
Поскольку в этот момент я вертела в руках спертый ключ, то его, естественно, надо было спрятать. Чисто женским рефлекторным движением я попыталась засунуть ключ в вырез ночной рубашки, но тут же опомнилась: прятать ключ на теле было негде, поэтому я запихнула его где-то между вторым десятком перин…
Пока я пожирала завтрак с аппетитом оголодавшей гиены (стрессы почему-то сильно влияют на мой аппетит), девица взволнованно торчала рядом, и по дергающемуся кончику ее носа я поняла, что она жаждет поделиться со мной ночными новостями. Наконец она разродилась робким вопросом:
— Госпожа ночью ничего не слышала?
— Нет, спала как дохлая селедка, — художественно соврала я, — а что?
— Ой, тут такое было! — девица выкатила глаза, предвкушая уже, наверное, сотое смакование сплетни. — Представляете, Фанни увидела привидение и так закричала! Неужто вы не слышали? А с нашей кухаркой случился припадок истерики, и она тоже громко кричала!
Так это кухаркин вой конкурировал с сигнально-пожарными воплями Фанни! Поздравляю! С такими голосовыми данными она запросто могла бы устроиться в объединенный хор МВД, например, или на какой-нибудь вокзал продавщицей в белом халате, зазывно воющей: “Беляши горя-ачие!… Горя-ачие беляши!!!”
Служанка тем временем воодушевленно продолжала:
— Фанни говорит, что привидение было без головы и в валенках!
— Наверное, какого-нибудь полярника, — ляпнула я. — А шапки-ушанки не наблюдалось?
— Так оно же без головы было! — радостно напомнила девица. — Зато все в крови! — тут она понизила голос и прошептала: — Анна, вторая посудомойка, говорит, что не иначе как сама госпожа Жужа явилась Фанни!
— А что госпоже Жуже, то есть ее призраку, делать больше нечего, кроме как Фанни до инфаркта доводить? — поинтересовалась я, слизывая с рук варенье.
— Конечно! — закивала служанка, и я от неожиданности чуть не подавилась булкой. — Ведь Фанни всегда недолюбливала госпожу Жужу, называла ее выскочкой и распускала про нее грязные слухи.
Я представила себе Фанни, распускающую грязные слухи, и поежилась. Не очень-то приятная вышла картинка.
— А что Фанни? — спросила я. — Что она сейчас делает?
— Заперлась в своей комнате и не встает, — проинформировала меня служанка. — Только охает. И еще велела принести ей мокрое полотенце.
Все понятно, баба вчера слишком близко пообщалась с одними птичками. Перепела называются. Некоторые, правда, пишут их через “и” — перепила, но это сути не меняет.
— Подозреваю, что кухарке тоже плохо, — глубокомысленно пробормотала я. — И что, это все новости?
— Ну-у почти, — ответила девица.
— Почти?
— Вчера в деревенской гостинице остановился один молодой граф, — заговорщицки сообщила девка. — Иностранец, очень красивый и богатый. Он дал трактирщику на чай столько, сколько тот за всю свою жизнь не заработал.
— Надо же, — зевнула я, не проявив к новости должного внимания. — Ну хоть этот приехал сюда явно не для того, чтобы на мне жениться. Своих денег хватает, — на этой жизнеутверждающей ноте я закончила свой завтрак.
Девица оперативно напялила на меня кучу одежды, закрутила волосы и ни разу не заикнулась о побелке. Обучаемость и дрессировка на высшем уровне. Через час я была готова к активному ведению светской и свинской жизни.
В коридоре я полюбовалась дочиста выдраенной дверью в комнату Жужи и в самом благодушном расположении духа спустилась в гостиную. Там уже сидел Шандор в новом парике и белоснежных чулочках, сияя замазанным личиком и свежеприлепленными мушками. Увидев меня, он радостно замахал платочком.
— Дражайшая Павла!
— Шандор, кроличек! — Я плюхнулась напротив него одной сплошной улыбкой.
— Слышали новость? — Шандор, видно, тоже горел желанием поделиться со мной историей ночной попойки с привлечением привидения в качестве малявы.
— Это вы про то, как слуги ночью отмечали приход привидения? — осведомилась я для проформы и была поражена, когда Шандор ответил:
— Нет, вовсе нет! Это я про приезд таинственного незнакомца в наши богом забытые края!