Просто — дворяне, едем себе в деревню.
— Ну, да все равно. Так как мы отправляемся теперь в дорогу...
— А, вот это, пожалуй.
— То мне кажется, что я могу употребить время... нашего, как бы сказать... поезда с пользой.
— А с какой же, батюшка, пользой? Ума не приложу.
— Извольте видеть: за границей теперь мода издавать свои путевые впечатления. Тут помещается всякая всячина. Где ночеиал, кого видел, что понял и что угадал, наблюдения о правах, о просвещении, о степени искусств, о движении торговли, о древностях и о современности, одним словом, о целом быте народном. Потом все это собирается и печатается под названием путевых впечатлений.
— Вот-с.
— К сожалению, эти впечатления не всегда носят отпечаток истины и оттого теряют свое достоинство. К тому же зсе, что можно было сказать о западных государствах, пересказано и перепечатано. Заключения сделаны, мнения определены. Наблюдателю негде разгуляться.
— К чему же вы, батюшка мой, речь эту ведете?
— Вот к чему. Путевые впечатления за границей никому не нужны, потому что нового в них ничего быть не может. Но путевые впечатления в России могут много явить любопытного, в особенности если они будут руководствоваться одной истиной. Подумайте, какое обильное поле для изысканий: изучение древних памятников, изучение русского быта, подробное изучение нашей прекрасной, нашей великой и святой родины. Вы меня понимаете?..
— Нет, брат. Ты все такое мелешь странное.
— Моя надежда, мое желание, моя цель, — продолжал, воспламеняясь, Иван Васильевич, — сделаться хоть чемнибудь полезным для моих соотечественников. Вот для него, Василий Иванович, я хочу записывать все, что буду видеть: буду записывать, не мудрствуя лукаво, а придерживаясь только правды, одной правды. Со мной дорожная чернилица и толстая тетрадь бумаги, — прибавил он торжественно, указывая на величественную книгу, которая покоилась у него на коленях. — Эта книга должна прославить меня в целой России. Это книга моих путевых впечатлений. Друзья мои будут читать ее, и дай бог, чтоб она внушила им желание вникнуть глубже в те предметы, которые я могу обозначить только мимоходом.
— А что же вы думаете писать в ней? — спросил Василий Иванович.
— Все, что встретится нам дорогой истинно любопытного, истинно достойного внимания. Все, что я могу почерпнуть о русском народе и о его преданиях, о русском мужике и о русском боярине, которых я люблю душевно, точно так, как я душевно ненавижу чиновника и то уродливое безыменное сословие, которое возникло у нас от грязного притязания на какое-то жалкое, непонятое просвещение.
— А отчего же это, батюшка, ненавидите вы чиновников? — спросил Василий Иванович.
— Это не значит, что я ненавижу людей, служащих совестливо и благородно. Напротив того, я их уважаю от души. Но я ненавижу тот жалкий тип грубой необразованности, который встречается и между дворянами, и между мещанами, и между купцами и который я называю потому вовсе неточным именем чиновника.
— Отчего же, батюшка?
— Потому что те, которых я так называю, за неимением прочного основания придают себе только наружность просвещения, а в самом деле гораздо невежественнее самого простого мужика, которого природа еще не испорчена. Потому что в них нет ничего русского, ни нрава, ни обычая, потому что они своей трактирной образованностью, своим самодовольным невежеством, своим грязным щегольством не— только останавливают развитие истинного просвещения, но нередко направляют его во вредную сторону. Это — создание уродливое, приросшее к народной почве, но совершенно чуждое народной жизни.
Взгляните на него. Куда девались благородные черты нашего народа? Он дурен собой, он грязен, он пьет запоем, а не в праздники, как мужик. Он-то берет взятки, он-то старается всех притеснять и в то же время дуется и гордится пред простым народом тем, что он играет в бильярд и ходит во фраке. Подобное племя — племя испорченное, переродившееся от прекрасного начала. Посмотрите-ка на русского мужика. Что может быть его красивее и живописнее? Но по предосудительному равнодушию у нас в высшем кругу мало об нем заботятся или смотрят на него как на дикаря Алеутских островов: а в нем-то таится зародыш русского богатырского духа, начало нашего отечественного величия.
— Хитрые бывают бестии, — заметил Василий Иаанович.
— Хитрые, но потому-то и умные, способные к подражательству, к усвоению нового и, следовательно, к образованию. В других краях крестьянин, что ему ни показывай, все себе будет землю пахать; а у нас-вам только приказать стоит, и он сделается музыкантом, мастеровым, механиком, живописцем, управителем, чем угодно.