— И, батюшка, черт ли вам в ней?
— Ну, а прочее?
— Прочее я не советовал бы даром брать. А вы что дали?
— Все, что у меня было в кошельке, — печально отвечал Иван Васильевич. «Первого своего впечатления, — прибавил он мысленно, — я не помещу в своем сочинении».
Василий Иванович громко расхохотался.
— Ай да плуты эти татары! Вот как вас, младенцев, проучают. Хха, хха, хха... И дело! Не покупай бирюзы другой раз...
— Сенька! — закричал он вдруг.
Сенька вошел.
— Подмазали тарантас?
— Подмазали-с!..
— Прикажи закладывать.
— Как? — спросил с ужасом Иван Васильевич. — Вы хотите ехать?
— А что ты думаешь, халаты покупать, что ли?..
— Повремените хоть денек. Дайте взглянуть на башню Сумбеки.
— Зачем тебе?
— Я хочу изучать Восток.
— Вот тебе на! Да здесь не Восток, а Казань.
— Да физиономия здесь восточная. Население татарское.
— Да ты, батюшка, никак узнал татар? Довольно с тебя... Завтра мы и в Мордасах будем. Не прогневайся.
Я стосковался и по Авдотье Петровне и по старичкам сгонм. Дела у меня довольно, з Восток ты изучай, коли угодно, в другой раз.
Волей-неволей Иван Васильевич сердито взгромоздился в тарантас подле неумолимого своего спутника... Тарантас выехал грузно из Казани и покатился по широкой дороге. И скоро скрылись из -вида и городские стены и высокие башни, и все далее и далее въезжал тарантас в широкую, гладкую равнину... И вот исчезли леса, и долины, и жилые места. Голая степь раскинулась, растянулась во все стороны, как скованное море... Тощий ковыль едва колыхался от широкого размета ничем не обузданного ветра... Тучи бежали белыми волнами по небу... Орел, расширив крылья, парил в неизмеримой высоте... В целой природе дышало таинственное, унылое величие. Все напоминало смерть и в то же время сливалось в какое-то неясное понятие о вечности и жизни беспредельной...
Глава XX
СOН
Поздно вечером катился тарантас по широкой степи.
Становилось темно. Наконец, наступила ночь, покрыв всю окрестность мрачною завесой.
— Что это? — сказал с беспокойством Иван Васильевич. — Куда же девался Василий Иванович? Василий Иванович! Василий Иванович! Где вы? Где вы? Василий Иванович!
Василий Иванович не отвечал.
Иван Васильевич протер глаза.
— Странно, диковинное дело, — продолжал он, — мерещится мне, что ли, это в темноте, а вот так и кажется, что тарантас совсем не тарантас... а вот, право, что-то живое...
Большой таракан, кажется... Так и бежит тараканом...
Нет, теперь он скорее похож на птицу... Вздор, однако ж, быть не может; а что ни говори, птица, большая птица, — какая, неизвестно. Этаких огромных птиц не бывает. Да слыханное ли дело, чтоб тарантасы только притворялись экипажами, а были в самом деле птицами? Иван Васильевич, уж не с ума ли ты сходишь! Доживешь ты, брат, до этого с твоими бреднями. Тьфу! Страшно становится. Птица, решительно птица!
И в самом деле, Иван Васильевич не ошибался: тарантас действительно становился птицей. Из козел вытягивалась шея, из передних колес образовывались лапы, а задние обращались в густой широкий хвост. Из перин и подушек начали выползать перья, симметрически располагаясь крыльями, и вот огромная птица начала пошатываться со стороны на сторону, как бы имея намерение подняться на воздух.
— Нет, врешь! — сказал Иван Васильевич. — Оставаться ночью в степи одному — слуга покорный. Ты, пожалуй, прикидывайся птицей, да меня-то ты не проведешь. Я всетаки знаю, что ты не что иное, как тарантас. Прошу везти на чем хочешь и как хочешь. Это твое уж дело.
Тут Иван Васильевич схватился руками за огромную шею фантастического животного и, спустив ноги над крыльями по обе стороны, не без душевного волнения ожидал, что из всего этого будет.
И вот странная птица, орел не орел, индейка не индейка, стала тихонько приподыматься. Сперва выдвинула она шею, потом присела к земле, отряхнулась и вдруг, ударив крыльями, поднялась и полетела.
Иван Васильевич был очень недоволен.
«Наконец, дождался я впечатления, — думал он, — и в самом пошлом, в самом глупом роде. Надо же быть такому несчастию. Ищу современного, народного, живогои после долгих тщетных ожиданий добиваюсь какой-то бестолковой фантастической истории, — я вообще этого подражательного, разогретого фантастического рода терпеть не могу... Экая досада. Неужели суждено мне век искать истины и век добиваться только вздора?»
Между тем темнота была страшная и все становилась непроницаемее. Воздух вдруг сделался удушлив. Страшная гробовая сырость бросила Ивана Васильевича в лихорадку. Мало-помалу начал он чувствовать, что над ним сгущались тяжелые своды. Ему показалось, что он несется уже не по воздуху, а в какой-то душной пещере. И в самом деле, он летел по узкой и мрачной пещере, и от земли веяло на него каким-то могильным холодом. Иван Васильевич перепугался не на шутку.