Ура, ребята! да и только! Не помню, как влезли, а воттаки влезли, и пушки отняли, и знамена забрали — и крепость взяли. Многих, правда, недосчитались. Ну, да царствие им небесное; хорошей покончили смертью. Около вечерен, что ли, фельдеберь мне говорит: «Что, брат, не худо бы тебе к Карлу Ивановичу доктору сходить. Никак тебя порядком оцарапало». Ба, да и в самом деле! А я и не заметил вовсе. Что ж, нечего делать: отвели в лазарет...
Да плевое дело. И костыля не надо. А только та беда, что маршировать несподручно... Ну да уж, видно, отслужил свой век. Пора и с мужичками покалякать... Эва, небось в самом деле закалякался... Счастливо оставаться, господа... Я к сотскому зван на пиво.
Тут старый служака опустил руки по швам и, повернувшись по старой привычке налево кругом, согласно правилам дисциплины, отправился себе, немного прихрамывая, вдоль главного порядка в сопровождении то отстающих, то забегающих перед ним мальчишек. Плотная толпа слушателей начала медленно расходиться, потряхивая головами и меняясь задушевными восклицаниями:
— Эка, старый пес!.. Вишь ты каков. Ай да служба...
Не даром хлеб ел... Эва... эвтакий, право Иван Васильевич пустился снова в путь.
Кое-где раздавались песни, полупечальные, полувеселые, выражающие то широкое чувство, то тонкую, ядовитую насмешку. Кое-где мальчишки швыряли ему под ноги бабки и потом, остановившись перед ним, долго смотрели на кего с удивлением. Дряхлые, согнутые старики с серебристыми бородами шли осторожно около строений, поддерживаемые почтительными внуками. Молодые парни снимали перед ними шапки. Молодые женщины заботливо усаживали их на скамейки. У сотского шел решительно пир горой. Не только изба, но и сени и даже двор были наполнены гостями. Пироги, лепешки, сушеные рыбы и разное мясо, в числе которого поросенок играл не последнюю роль, устилали роскошного кучей наскоро сколоченные столы. Огромные ведра, наполненные брагой и пивом, манили охотников хмельным, искусительным запахом. Несколько пьяных собеседников были уже уложены на полатях. Хозяйка то и дело что кланялась дорогим гостям, прося не побрезгать скромным угощением, чем бог послал. Хозяин то и дело наполнял ковши и понукал хозяйку больше кланяться и старательнее угощать. Оба готовы были отдать для праздника не только сбереженное ими, но и то, что они могли получить в будущем времени, только чтоб гости были довольны, только чтоб разгулялись почтенные да сказали бы потом: «Ай да сотский!»
Иван Васильевич шел в грустном недоумении. «Странный народ, — рассуждал он, — непостижимый народ! В нем столько противоречий, столько оттенков, что его в целую жизнь не разгадаешь. И к тому же народ не есть народность. Отдельные касты сами по себе не составляют общего духа, общего требования. Для этого нужно общее слияние в одном чувстве. Нет сомнения, что и у нас все народные сословия тайно братствуют между собою, но во внешней жизни это братство так редко проявляется у нас, что иногда думаешь: точно ли существует оно в самом деле. Где же искать народности?»
В эту минуту лихая тройка стрелой пронеслась мимо Ивана Васильевича. Ямщик, весело помахивая кнутом, кричал «пади», стоя на облучке и подмигивая улыбавшимся ему из окон красавицам. В телеге сидел какой-то старенький господин в серой шинели с красным воротником и в форменной фуражке. Иван Васильевич поднял голову. «Заседатель! — сказал он невольно. — Чиновник!»
Но заседатель был уж далеко. Телега промчалась. Один колокольчик долго заливался вдали звонкою трелью, то утихал, то становился звонче и долго отдавался в сердце Ивана Васильевича каким-то странным звонким чувством грустной удали, заунывной отваги.
Иван Васильевич возвратился на станционный двор с самым неожиданным и диким заключением.
— О чиновники! — сказал он, вздохнув и обращаясь к себе самому, — о чиновники! Уж не вы ли, по привычке к воровству, украли у нас народность!
Глава XVIII ЧИНОВНИКИ
На другой день утром тарантас подъехал к бедной избушке станционного смотрителя.
Василий Иванович тяжело ухнул и начал выкарабкиваться с помощию Сеньки.
— А что бы чайку, — сказал он, — чайку бы выпить. — Согреться маленько. А?..
Сметливый Сенька бросился к погребцу. Иван Васильевич выпрыгнул в то же время из тарантаса и хотел вбежать в избу, как вдруг он с внезапным ужасом отскочил на три шага назад. Навстречу к нему подходил чиновник — чиновник, как следует быть чиновнику, во всей форме, во всем жалком своем величии, в старой треугольной шляпе, в старом изношенном мундире с золотым кантиком по черному бархатному воротнику, с огромной бумагой, торчащей между пуговиц мундира. Он медленно переступал от старости и какой-то привычной робости. Маленькое его личико съеживалось в маленькие морщины. Он кланялся и, как казалось, не удивлялся неблагосклонному испугу Ивана Васильевича, а все подходил к нему ближе и ближе и, наконец, смиренным стареньким голоском вымолвил несколько слов: