- Жеребячий комплимент, - наморщила она нос. - Вернее, бычий. Чистые руки... Так в газетах называют нынешнюю полицейскую операцию против коррумпированных чиновников. А нормальные люди в наше время таких комплиментов уже не делают, и вообще в прелюдиях не нуждаются. Когда хотят с женщиной спать, так и говорят: хочу с тобой спать.
- Ну, а что на это женщина? Ладно-ладно... Но вы действительно смахиваете на bulle, один к одному. Вся такая тренированная... а лицо такое для вашего возраста, это судя по корпусу... cлишком, подозрительно детское. Bulle, не знаю, как бычка перевести в женский род, подскажите. Вы наверняка лучше знаете этот язык. Я имею в виду - потому что регулярно, как видно, читаете газеты. Коровка? Мне следoвало именно так сказать, вы правы.
Она убрала ладонь из-под щеки и предостерегающе покачала указательным пальцем.
- Я шучу, - добавил он поспешно и поднял брови, выражая удивление её непонятливостью. - А вы хорошо говорите по-итальянски, акцент почти незаметен. Скажите, университет, в котором вы, допустим, работаете... это ведь не римский университет? Не беспокойтесь, мне известно значение этого слова. Я, конечно, там не преподавал, но когда-то и сам учился. На севере... в Милане.
- Ну да! - воскликнула она. Он снова оказался внимательней, чем она полагала. Она была уверена, что у неё вообще нет никакого акцента. - Ни за что бы не подумала. Впрочем, в вас полно и других сомнительных прелестей. Я имею в виду, что это вы смахиваете на булле со своими допросами. И на каком же факультете вы учились?
- На медицинском. Итак, вы не работаете ни в римском, ни в миланском...
Он настырен, как преследующий жертву паук. Назойливая его наблюдательность, постоянно отклоняющая беседу от нужной ей темы, начинала раздражать, как зуд. И показная грубость его речи - тоже. Логично было бы прервать разговор, указав сторожу на его подлинное место, по ту сторону бортов жалкой конторки, и посоветовав не высовывать оттуда слишком длинный, вынюхивающий что его вовсе не касается, нос. Но она вовсе не собиралась поддаваться на, конечно же - намеренную, провокацию, тогда не надо и затевать такие поездки, и постаралась сдержать раздражение: что, если глянуть иначе на эту... лаконичную речь, сопровождающуюся почти столь же лаконичной мимикой, собственно, никакой? Тогда и всё остальное оборотится в другое, в свою противоположность.
Тогда окажется, что у него такое же лаконичное, крепко слепленное бледное лицо. И с ним не очень-то вяжутся эти рыбьи... впрочем, она и тут несправедлива... преобразившиеся в просто усталые, и от усталости невнимательные глаза. И нос-то как раз короткий, прямой, поэтому очки постоянно сползают на его кончик. Мягкие, она бы даже сказала - порочные, складки у рта. Если сбить с него дурацкую спесь, можно получить нечто почти пристойное. А если протереть свои очки, вон они как запылились, пристойное вполне.
Она поколебалась, сняла светофильтры, протёрла пальцами... И засунула их в сумочку, вдогонку ругнув себя за то, что опять привлекла к безвкусной финтифлюшке ненужное внимание. Но нет, этот тип и глазом не повёл. А ведь эти колебания, сопровождаемые бессознательным качанием подбородка, и те предостерегающие покачивания пальцем - всё это могло бы выдать её ему с головой: все они были выступившей наружу внутренней её дрожью, заметно увеличившей размах своей амплитуды.
- Нет, я работаю в мюнхенском университете, - приступила она к уж вовсе ей ненужным объяснениям. - Я родилась в Мюнхене, это в Германии, в Баварии, если слыхали. Но моя мама из Триента. Итальянский - мой второй, а то и первый язык. Естественно, что я занимаюсь романистикой. И сейчас я по обмену в римском университете, знаете - ваши к нам, наши к вам, общий европейский дом. Это, конечно, временно, а жаль, мне нравится Рим. Эта моя поездка от римского университета. Показать бумаги?
- Почему это? - удивился он. Вот и от последнего, главного элемента псевдорустикального стиля не осталось и тени.
- Начто, - язвительно подправила она.
- Я имею в виду причины, а не мотивы, - возразил он. - Их так легко состряпать. Любые. Я имею в виду бумаги. Говорите, ваша мама из Южного Тироля? Значит, она не настоящая итальянка, это её вы должны винить в том, что говорите с акцентом. И не раздражаться, если другие это замечают. Итак, все ваши баварские символы вы уже успешно сохранили. Красно-чёрные, если не ошибаюсь? Теперь снова хотите помочь нам сохранять наши, опять, да?
- Бело-голубые, - поправила она кротко, будто признавала и эту, вот уж вовсе не свою, вину. Но на самом деле потому, что закомплексованный провинциальный книгочей невольно помог ей покончить с мучительными вспоминаниями, откуда взялся привязавшийся к ней ночью образ двуцветного, чёрно-жёлтого флага. Это были, оказывается, цвета её родного города, так-то, культуролог.
- Но причём тут я? - радуясь избавлению от мучений, добавила она. - Да и простодушные баварцы. Вы всё перевернули. Не наоборот ли - не вы ли первые это начали, настоящие, не из Южного Тироля итальянцы? Кстати, мой папочка... Но это уже совсем не ваше дело. Слушайте, я совсем неподходящая посуда для сливания ваших исторических неврозов. Я вам не ночной горшок, и не помойка, на которую всякий желающий может выплеснуть полвека копившиеся помои. Но, может быть, дело вовсе не в патриотических чувствах, не в исторических обидах? И вас обижает совсем другое, не история, а биология, точнее - зоология? Например то, что я, низший примитивный организм, по сути - насекомое, живу активной жизнью, занимаюсь наукой, много езжу, встречаюсь с интересными людьми, преподаю в университете. А вы, бедняжка зоолог, просиживаете свой зад в одиночестве, огороженный от людей клеткой, как орангутанг. И что я эдак между прочим, мимоходом сваливаюсь вам на голову, а вы, примат, то есть - первый парень вашей деревни, вынуждены меня обслуживать, кстати - скверно. В то время как моё место у вас на кухне, у плиты и стирального корыта, если вы, конечно, мне их доверите. Это днём, а ночью - моё место в другом грязном корыте, в вашей кровати. И не каждую ночь, а по субботам. Короче, вы обижены несправедливостью судьбы, поменявшей местами зоолога и объект его науки. Может, вы считаете, что я занимаю в университете ваше место? Но это вы, а не я, не дотянули до диплома... ветеринара, как я понимаю. Разве нет?
Начав столь кротко, она закончила свой монолог с большим подъёмом. Причиной был всё тот же зуд раздражения. Своим растущим воодушевлением она намеревалась его подавить, переговорить. Другие средства не годились: не чесаться же у него на глазах... А он промолчал, даже и не подумал что-нибудь из этого монолога опровергнуть. Или извиниться.
- Но вернёмся к делу, - продолжила она с тем же подъёмом, так напоминающим натиск. На настроение хозяина она решила больше не реагировать, как и на его попытки отклонить её от темы. Его заболевание, несомненно, хроническое, пусть он с ним и справляется сам.
- Я хотела бы встретиться с людьми, знающими толк в местных обычаях, обрядах, ещё лучше - с принимающими в них участие. С музыкантами, например. Кто тут у вас местная знаменитость? Я хотела бы с лучшим, который бы был поопытней, постарше.
- Похоже, вы там на своём месте, в вашем... университете. Я в этом не разбираюсь, не знаю - кто лучше или хуже. У меня своя музыка. Хотите, включу?
Он явно тоже решил гнуть свою линию, упереться рогами, вон как опять набычился. Что ж, посмотрим, кто кого.
- Спасибо, вашей музыкой я уже сыта. А лучше, наверное, тот музыкант, которого чаще приглашают, скажем, на свадьбы. Кто больше зарабатывает. Городок ваш маленький, не станете же вы уверять, что никого из них не знаете?
- Уверять не стану, хотя редко бываю на свадьбах. Но я всё понял: вы, конечно, вынюхиваете тех, кто уклоняется, по вашему мнению, от уплаты налогов. И выжимаете из меня информацию, прямо сказать - донос. Сегодня люди обходятся без прелюдий, вы сами так утверждаете, тогда зачем вы соврали про университет? А вчера - про Неаполь?