Когда человек режет о бритву кончики пальцев, то забывает всё на свете. Помнит только дикую боль в распоротых пучках.
Я развернулся, включил фонарик, осветил ночного нападалу. Налётчик от болевого шока не понимал, что творит. Бедняга отбросил нож, здоровой рукой стиснул распоротый палец в попытке задушить фонтанчик крови, что вырывалась из пучки.
Бойцу бы сунуть ноги в руки да уматывать, ан нет, стоял, стонал, кривился от боли. Соображалка отключилась.
Я надел мокасин, врезал попутчику пяткой чуть выше колена. Нападала приземлился на копчик, взвыл, выставил перед собой руки.
– Не бей!
– Ты чьё? Ромкино?
– Нет. У меня кровь идёт сильно.
– Отлично. Значит, скоро склеишь ласты. Сними шнурок, перетяни палец.
Я поднял нож, подал нападале.
– Режь шнурок. Пока ты его развяжешь…
Я подсветил фонариком, чтобы попутчик отрезал кусок шнурка, а не полкроссовка. Нападала обмотал шнурком палец. Кровь остановилась. Я присел на бордюр напротив собеседника.
– Откуда ты взялся?
– Увидел, как Ромка дал тебе деньги, ну и пошёл за тобой. Вдруг ты их уронишь? Ментам меня не сдавай, а? Я и так уже наказан. Видишь, чуть полпальца не отрезал!
– Чаще суй грабли в чужие карманы, так ещё и полбашки отобьют.
Нападала опустил голову.
– Ты меня отпустишь?
– Нет, отнесу домой и накормлю колбаской.
– Ромке не говори, а? Он меня убьёт.
– Правильно сделает.
Я поднялся с бордюра, отряхнул брюки.
– Лети, орёл.
– Ромке не скажешь?
– Нет.
– Спасибо, брат.
– Упаси бог от такой родни. Иди.
Нападала стартанул с пробуксовкой. Я двинул домой. Когда зашёл в подъезд, оглянулся. Пятки попутчика мелькали в конце квартала.
*
*
Дома я бросил запачканные кровью брюки в стиралку, включил быструю стирку.
Пока машина трудилась, заглянул на свой блог. Ссылка на видео, снятое в подъезде очкарика, вела в никуда. Значит, тарантины из общего доступа файл убрали. Поздно. Надо было не выкладывать. Файл скопировали тысячи юзеров. Попадись среди сотни хоть один ушлый умелец выковыривать из видео серийники камер, и тарантины от наплыва шантажистов забодаются отбиваться.
Наутро я занёс отступные тарантин очкарику Толику. Радости семейства не было предела.
Всю неделю я искал пропавших болонок, следил за неверными жёнами, угрожал мордобоем мужьям-алкашам – в общем, зарабатывал деньги.
В воскресенье после обеда позвонил Михалыч, напросился в гости. Всё, что я понял из сбивчивого рассказа прежде, чем Михалыч повесил трубку – очкарик исчез.
*
*
Михалыч не пришёл – приполз. Мало того, что все силы у мужика сожрал рак, так ещё жарища всю неделю стояла такая, что и у здоровых сердечко пошаливало.
В кресле Михалыч отдышался, прокашлялся.
– Мой Толик пропал. Вчера после обеда вышел из дому пройтись, и не вернулся до сих пор. Уже сутки.
– В милицию заявили?
– Конечно. Утром. Там сначала сказали, что должно пройти три дня, а уж потом можно подавать заявление. Я сказал, кто мой сын, кто Толику сломал ребро, и кого подозреваю в похищении. В общем, я там поорал, душу отвёл.
– Вы поорали?
Михалыч усмехнулся.
– Вы не смотрите, что я еле ползаю и говорю почти шёпотом. Когда надо, могу и поднатужиться. Но, если честно, меня после того, как я там покричал, минут пять откачивали. Чуть не задохнулся. Может, оно и к лучшему, ведь мне сразу приставили следователя. Я ему всё рассказал, он записал. Сказал, будут искать.
– Вот и хорошо. Другим так не везёт.
– Ян, я хочу, чтобы Толика искали вы. Милиция и не почешется.
– Давайте я принесу чаю. Зелёный пьёте?
– А чёрный есть?
Я кивнул, не вышел – выбежал из комнаты.
На кухню я удрал не столько за чаем, сколько за свежим воздухом. Ноги Михалыча смердели как труп, что три дня вялился на солнце.
Пока чайник закипал, я придумывал, как бы поделикатнее отказаться от предложения Михалыча. Уж больно мне не понравилось, как очкарик исчез: в субботу, когда тарантины по традиции кушают водку с шашлыком под Щучьим, чёрт знает как далеко за городом. Пахло не просто жареным – угольками.
Я разлил по чашкам кипяток, опустил в воду пакетики. Пока нёс напиток богов из кухни в комнату, мелькнула гениальная мысль: а не предложить ли гостю абсолютно чистые новые мусорные мешки, чтоб надел, как белые тапочки в операционной? Да чтоб укутал ноги как следует, ведь он хочет разговаривать с частным сыщиком, а не с задыхающимся полутрупом.
Я принёс чай. Михалыч поднял на меня вопросительный взгляд.
– Ну, как? Вы подумали?
– Я не возьмусь.
– Посмотрите, кому отказываете. Я ведь почти умер. Считайте мою просьбу предсмертной. В таких случаях не отказывают, верно?