Тарантул

Тьерри Жонке Тарантул

Часть первая ПАУТИНА

I

Ришар Лафарг медленно мерил шагами засыпанную гравием аллею, которая вела к крошечному пруду, затерянному среди лесной поросли, окаймлявшей высокую стену виллы. Ночь была светлой, как и положено в июле, небо казалось усыпанным искрящимися молочными брызгами.

Посреди пруда, за бело-зеленой лужайкой кувшинок, безмятежно дремала пара лебедей; спрятав изогнутую шею под крыло, она, изнеженная и хрупкая, прильнула к сильному телу спутника.

Прежде чем повернуть назад, Лафарг сорвал розу, быстро вдохнув сладковатый, почти приторный аромат. Позади засаженной липами аллеи вырисовывался дом, его плотная, приземистая, нелепая громада. На первом этаже располагалась буфетная, где Лина — его служанка, — должно быть, как раз сейчас ужинала. Неподалеку, справа, доносился приглушенный шум: там находился гараж, где Роже, его шофер, пытался завести мотор «мерседеса». Большая гостиная была плотно зашторена, оттуда не проникал ни единый луч света.

Лафарг поднял глаза выше и задержался взглядом на окнах второго этажа, где находилась квартира Евы. Приоткрытые решетчатые ставни пропускали слабый отблеск света, из комнаты доносилась негромкая музыка, звучали первые такты знакомой ему мелодии, «The Man I Love»…

Лафарг с трудом подавил раздражение и, резко сорвавшись с места, буквально ворвался на виллу, громко хлопнув входной дверью, и, задыхаясь, бегом взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступени. Преодолев пролет, он поднял было кулак, затем, все-таки сдержавшись, ограничился тем, что просто постучал в дверь согнутым указательным пальцем.

Потом он один за другим отпер три засова, закрывавшие снаружи дверь квартиры, в которой находилась та, что упорно не желала слышать его призывов.

Бесшумно прикрыв за собой дверь, он проник в спальню. Комната утопала в полумраке, лишь стоящая на пианино лампа под плотным абажуром слегка разгоняла его. Из глубины комнаты, что примыкала к будуару, вдруг полоснул по глазам резкий неоновый свет, выбивавшийся из ванной комнаты, там и кончалась квартира.

В полумраке он нашел стереоколонку и выключил звук, оборвав первые такты мелодии, которая сменила на диске прежнюю песню, «The Man I Love».

Он постарался справиться с раздражением, не желая, чтобы его слова звучали упреком, однако не слишком в этом преуспел, и в тоне его хватало желчи, когда он все-таки высказался в том духе, что на макияж, выбор туалета и украшений для вечернего приема, на который они с Евой приглашены, можно было бы тратить времени и поменьше…

Затем он направился к ванной комнате; увидев молодую женщину, которая нежилась в густом облаке голубоватой пены, он подавил вертевшееся уже на языке ругательство. Он вздохнул. Глаза его на мгновение встретились с глазами Евы: прочтя в ее взгляде вызов, он усмехнулся. Он встряхнул головой, откровенно забавляясь этим проявлением ребячества, после чего покинул квартиру.

Вернувшись в гостиную на первом этаже, в баре, устроенном возле камина, он налил себе скотч и залпом выпил целый стакан. Алкоголь обжег желудок, и черты лица исказились судорожным подергиванием. Он подошел к домофону, соединенному с квартирой Евы, нажал на кнопку, прокашлялся, прежде чем, прижав рот вплотную к пластмассовой решетке, прореветь:

— Умоляю, поторопись, сволочь!

Ева от неожиданности подскочила, когда две акустические колонки по триста ватт, встроенные в перегородки будуара, выдали на полную мощность рев Ришара.

Она стряхнула с себя воду, прежде чем не спеша выйти из огромной круглой ванны и проскользнуть в махровый пеньюар. Усевшись за туалетный столик, она принялась краситься, ловкими, быстрыми жестами водя карандашом для век.

«Мерседес», за рулем которого сидел Роже, выехал с виллы в Везине и направился в сторону Сен-Жермен. Ришар наблюдал за Евой, что с безразличным видом сидела рядом. Она небрежно курила, машинально поднося к тонким губам мундштук из слоновой кости. Городские огни врывались периодическими вспышками в салон автомобиля, и на узком прямом платье черного шелка появлялись и гасли мимолетные блики.

Ева сидела, чуть откинувшись назад, и Ришар не мог видеть ее лица, освещенного лишь красноватыми отблесками сигареты.

Они все-таки не опоздали на этот прием, устроенный в собственном саду неким дельцом, пожелавшим заявить о своем существовании и привлечь внимание местной аристократии. Ева и Ришар прохаживались под руку среди гостей. Оркестр, расположившийся в парке, наигрывал нежные мелодии. Живописные группы собирались у столов с угощением, расставленных вдоль аллей.

Они не смогли избежать внимания пары-тройки назойливых особ, неизбежных на подобном светском мероприятии, и вынуждены были выпить несколько бокалов шампанского, поддержав тост в честь хозяина дома. Лафарг встретил кое-кого из коллег, и среди них даже одного члена совета, который выразил восхищение его статьей в последнем номере «Журнала практикующего врача». В какой-то момент беседы он даже пообещал принять участие в конференции по проблемам реконструктивной хирургии молочных желез. Позже он проклинал себя за то, что попался в примитивную ловушку, в то время как ничто не мешало ему ответить на поступившее предложение вежливым отказом.

Ева держалась в стороне и, казалось, грезила. Она наслаждалась вожделеющими взглядами, которые кое-кто из присутствующих осмеливался бросить на нее, и отвечала на них едва заметной гримасой презрения.

В какой-то момент она покинула Ришара и подошла к оркестрантам, попросив их сыграть «The Man I Love». Когда раздались первые музыкальные фразы, нежные и томные, она вновь уже была возле Лафарга. Когда лицо врача исказила гримаса боли, на ее собственных губах заиграла насмешливая улыбка. Он осторожно взял ее за талию, чтобы увлечь в сторону. Но в это мгновение саксофонист начал свое жалобное соло, и Ришару пришлось сдержаться, чтобы не отхлестать спутницу по щекам.

Наконец, около полуночи распрощавшись с хозяином, они отправились обратно на виллу в Везине. Ришар проводил Еву до самой комнаты. Сидя на софе, он смотрел, как она раздевается, сначала машинально, затем нарочито-медленно, расположившись прямо напротив и глядя на него с нескрываемой иронией.

Положив ладони на бедра, широко расставив ноги, она выпрямилась перед ним, так что темный треугольник лобка оказался прямо перед его лицом. Ришар пожал плечами и поднялся, чтобы взять стоявшую на книжной полке перламутровую шкатулку. Ева вытянулась на покрывале, расстеленном прямо на голом полу. Он сел рядом с ней по-турецки, открыл шкатулку и достал оттуда длинную трубку, а еще серебряную бумагу с маленькими маслянистыми шариками.

Он осторожно набил трубку, разжег ее спичкой и протянул Еве. Она сделала несколько глубоких вдохов. По комнате разлился душный аромат. Свернувшись калачиком, она курила, не отрывая взгляда от Ришара. Довольно скоро взгляд ее помутился и глаза остекленели… Ришар уже набивал следующую трубку.

Через час он оставил ее и ушел, не забыв тщательно запереть на два оборота все три дверных замка квартиры. Вернувшись в собственную комнату, он разделся и долго рассматривал в зеркале свое серое отражение. Он улыбнулся своему изображению, седым волосам, многочисленным глубоким морщинам, избороздившим лицо. Он протянул прямо перед собой раскрытые ладони, закрыл глаза и изобразил жестом, будто разрывает какой-то невидимый предмет. Улегшись в постель, он много часов подряд ворочался, пока наконец не заснул уже под утро.

II

У Лины, служанки, был выходной, и в это воскресенье завтрак готовил Роже. Он долго стучал в дверь спальни Ришара, пока тот наконец не отозвался.

Ришар с аппетитом позавтракал, откусывая крупные куски свежего круассана. Настроение у него было радостное, почти игривое. Он натянул джинсы, легкую рубашку, мокасины и пошел прогуляться по парку.

По поверхности пруда плавали лебеди. Они как раз приблизились к берегу, когда из-за кустов сирени показался Лафарг. По обыкновению, он бросил им горсть хлебных крошек, и, подманив таким образом, присел на корточки и покормил их с ладони.