Прекрасная Вирджиния двигалась как мерцающая тень, и я уяснил, что меня удивило в ней, когда появилась из кабинета: она сбросила с себя плащ, похожий на балахон, и оказалась в зимнем кожаном комбинезончике.
— Работаем, мой мальчик, — повторила, чмокнув меня в щеку. — Я же сказала: все будет хорошо.
И в те доли секунды, когда мы двигались по сумеречному коридору, я понял, что никогда не сумею разгадать её душу, никогда; и эта женщина останется для меня, как говорят в подобных случаях, тайной за семью печатями.
… Костолом, изображающий собой влюбленного, скучал у лифта. Пуля прекратила это пустое ожидания: сырой сгусток мозгов на стене потек перловой кашицей, которую так любят детишки в детском саду.
— Молодец, — похвалила Вирджиния. — И вперед, хороший мой, нам надо торопиться.
Я, любящий сын, заартачился — извини, нужно подумать о маме. Меня не поняли — в чем дело, Чеченец, мать твою так? Вот именно: мать моя! Зачем, спрашивается, моей родной мамочке два свежих трупа, мало ей этих мертвяков на работе, так вот, пожалуйста, принесли под дверь и домой. И что, нервничала Варвара Павловна. Надо убрать.
— О, Боже! — вскричала женщина. — Проще тебя, дурака, пристрелить.
— А мне — тебя, — то ли шутил, то ли нет.
— Никогда не подозревала, что так любишь свою маму, — процедила сквозь зубы Вирджиния, смирившись с моей блажью.
Когда укатывал труп Арсения в плащ-балахон, то успел заметить: в уцелевшем зрачке-зеркальце, отразился Чеченец, он был скор на руки и темен от напряжения и опасности.
Опасность! Она исходила от дамы, разыгрывающей какую-то свою умопомрачительную комбинацию. Какую?
Не было ни времени, ни возможности отвлечься на эту тему — был занят определением, скажем так, тел в каморку уборщицы. Представляю, какие чувства испытает тетка Капа или тетушка Федора, прийдя по утру на свое законное рабочее место, занятое чахлыми безжизненными организмами.
После этой мелкой необходимой суеты я был готов к новым героическим свершениям. О чем и сообщил матерящейся, как тетка Капа и тетушка Федора (вместе взятые), своей женщине-загадки.
— Вот связался черт с младенцем, — так она выразилась в сердцах, если давать синхронный перевод. — У нас мало времени, мать тебя так!..
— А куда нам торопиться? — не понимал.
— В бунгало.
— К-к-куда?
Внятного ответа так и не получил — в буржуазном «бьюике» скучал второй костолом. Ему, как и тем двоим, поджидающим уборщицу Капу-Федору в тесной каморке, тоже не повезло. Верка отвлекла его внимания, мол, все ли у тебя, дружище, в порядке, а Чеченец между тем, приблизившись к авто, выпустил три пули в тренированный мощный загривок. Из стриженной квадратной черепушки, как из миски, выплеснулось на руль и ветровое стекло избыточное темное мозговое вещество.
По требованию Вирджинии я кинул «пушку» на месте, как пишут в милицейских протоколах, преступления, и мы поспешили прочь.
Под ногами поскрипывал пост-рождественский снежок, сохранившиеся с Нового года гирлянды нервным, но праздничным светом освещали нам путь. То, что остался без оружия, не смущало — если не ликвидировали до сих пор, значит, это кому-то надо. Кому? Какая разница, Алеха, сказал себе, жизнь продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока ты сам не решишь перейти в другую вечность.
Наш путь был короток. У кинотеатра «Авангард» из репродуктора ревела модная песенка: «Ма-ма м-ма-марихуана, это не крапива. Ты её не трогай. Лучше без нее…».
Детишки весело плясали вокруг городской елки с рубиновой звездой наверху, опоясанной крашеными лампочками и припорошенной снегом, точно наркотической порошей.
На стоянке кинотеатра поджидала импортная лакированная «тойота» цвета морской штормовой волны. Стекла её были тонированы. Загадочная спутница тиснула в мою руку посеребренные ключики: крути руль, водило!
Праздничный и нищий мир с будущими, а ныне пляшущими вокруг елки маленькими мертвецами дрогнул и уплыл в прошлое. Куда и зачем ехали, не знал. И не интересовался. Понимал, лишь одно, что партия переходит в свое логическое окончание, мне неведомое. Очевидно, это осознавала и Вирджиния. Закурила, улыбнулась напряженной искусственной улыбкой:
— Ну как дела, Чеченец?
— Дела у тебя, любезная. А я при них.
— Вот это верно, — хрипловато засмеялась, посмотрела на ручные часики, потянулась к мобильному телефончику. — Тот, кто не задает вопросов, будет жить вечно.
Наш автомобиль выкатил на скоростную магистраль. Уже был вечер, и свет фар встречных машин слепил… Мне вспомнилось мертвенное лесное озерцо, когда я беспомощно рвал плотную его ткань в попытке спасти Сашку Серова. Теперь-то понимаю, что обманывался: как можно спасать тех, кто добровольно уходит в другую вечность?
— Добрый вечер, Москва, добрый вечер, столица, — наигранно-бодрый голосок спутницы отвлек меня. — Это я. Порядок, товарищ командир. А у вас?.. Так. Так. Да, договорились, — закончила разговор, снова взглянула на свои часики, после на меня. — Не кисни душой, Чеченец, вся жизнь впереди!
— Ему нечем киснуть, — сказал я.
— Что? — не поняла.
… У меня отличная зрительная память и я без труда узнал поворот на странную дачу, где однажды имел честь смотреть высокохудожественный фильм о самом себе. К счастью, туда мы с Веркой решили не ехать. Повторного просмотра не выдержал бы.
Я выключил мотор, и со стороны ночного леса к нам пришла тишина, изредка нарушаемая гулом моторов. Снег мерцал под рассеивающимся лунным светом. Весь мир казался нереальным, словно вырезанным из латунной жести, и в этом мире теней находились мы, люди. Люди?
— И что дальше? — не выдержал. — Кого ждем? Товарища командира Серова?
— И его тоже, — ответила неопределенно, смотря в лесную глубину леса и на слабо угадываемую бетонную дорогу. — Прости, давай обо всем… потом…
— Это когда потом?
— Тсс, — нервничала, затягиваясь сигаретой, как гробокопатель на свадьбе. — Все… потом…
— А пулемета нет? — решил успокоить её. — Жаль, что у нас нет КрАЗа.
— КрАЗа?
Пришлось рассказать о крупнокалиберном пулемете Дегтярева, припаянном в кузове грузовика для удобства разборок между братвой. Нажал на гашетку и все проблемы решаются в мановение ока. Нет, усмехнулась Вирджиния, здесь пулеметом не обойтись. Лучше лаской и нежными словцами на ушко.
— Надеюсь, не перестреляют, как куропаток? — поинтересовался. — Обидно будет. На самом интересном месте.
— Нет, — отрезала.
— Тогда почему такое нервное состояние, мадам?
Не успела ответить на вопрос — открывала дверцу: между деревья пробивался желтковый свет автомобильных фар. Предупредив меня, чтобы я был пай-мальчиком, Вирджиния сделала шаг в ночь…
Мне предписывалась роль статиста. В данном случае это меня вполне устраивало. Тем более уже догадался, что будет происходить под неживым светом Селены: передача компакт-диска и к нему дискетку.
То есть спецагент выполнил сложную работу и теперь будет держать отчет перед руководством. Ай, да, Верка, провернула комбинацию. Гамбит в три хода. Раз-два и в дамки. Единственно, что не понимал, почему так нервничает. Сдал — принял, получил новое задание и отдыхать на песочек солнечной Андалузии. Хорошо!
Не понимаю и своего состояния — почему бездействую в ожидании развязки, приближающейся с болотными огнями автомобильного кортежа. Не пора ли схорониться за снежный бруствер или в глуши дремучей? Нет, опасности пока не чувствует ни Чеченец, ни я, Леха Иванов.
К месту встречи подъезжает три машины, одна из них — «рафик». Из отечественной «волги», вижу, выбирается грузный господин, прикрываемый телохранителями. Стекла очков отражают лунный свет — как и предполагал, сам господин Серов поспешил прибыть по чрезвычайному делу. Потом вижу: Вирджиния и Хозяин братаются, точно солдаты во времена Первой империалистической…