Как странно, что я не сразу вспомнил о тебе. Ведь я всегда вспоминаю о тебе, как только просыпаюсь. Иногда, правда, вспоминаю через несколько минут. Но сегодня я провел почти целый час в мире, в котором нет и никогда не было тебя. Увы, мир без тебя столь же красив и удивителен, как тот, другой мир, в котором у меня была ты.
Мой город полон призраков
Мой город полон призраков. Первый стоит прямо под моим окном, выводя на кирпичной стене из детства сакральное:
ТАРАС ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК
Я тогда провел расследование, материализовав его образ. Это оказалось несложной операцией, потому что надпись была сделана особым шинельным карандашом, а только у одного человека во дворе был такой карандаш.
Его кличка была Бяша, потому что он был курчавым. Я создал ответное граффити:
БЯША ТЫ БАРАН
Бяша забился в угол. Он и не думал, что я его вычислю и, несмотря на то, что его убили в 1995-м, в рамках бандитских войн, Бяша – светленький, семилетний – до сих пор стоит у стены и, высунув язык, скребет карандашом по кирпичу.
А за углом тропинка, она идет мимо большого тополя, который, кажется, всегда был одинаково большим. За тополем кончается двор и начинается улица. По улице идут призраки.
Вот идет тетя Тамара, с которой я только успел поздороваться, как на нее наехала иномарка. Я подбежал и увидел закатанные глаза, мелко дрожащие белки, хотя мне надо было не агонию соседки рассматривать, а номер машины запомнить.
Вот Гриша в клетчатой рубашечке идет и несет бутылку белого вина, взятую на самые что ни на есть последние деньги, и вдруг она выскальзывает из его руки, взрывается солнечным шаром, растекаясь по асфальту группой наших потрясенных отражений. Гриша разбился на скутере.
Вот бежит мне навстречу и машет руками Леха:
– Секретик! Мы с Витькой закопали секретик!
Леху зарезал мужик, с которого он тянул деньги, а Витька живой пока.
Да, есть среди моих призраков те, кто жив до сих пор. По количеству их гораздо больше, но почему-то слишком бледны они. И, лишь только из реального мира уйдет сей далекий человек, как сразу он и появляется в моем страшном городе, плотнеет и начинает тупо, скучно повторять свое одно и то же, одно и то же…
Этот кукольный город будет разрушен лишь в момент моей смерти. Вихрь пронесется по его улицам, увлекая мусор и сухие листья. Вихрь унесет мою память, очистит эти кварталы и живой солнечный свет снова до края зальет их. И опустеет белый город мой.
Тарас из четвертой квартиры дурак
Странно, что эта надпись, в сущности, сделала мою судьбу. Смешно… Но все действительно началось со Слова.
Череда последовательных совпадений, как бы бессмысленных, а на самом деле – маниакально ведущих к одной конкретной цели. То, что меня назвали Тарасом. То, что моим родителям дали в пятиэтажке именно квартиру номер четыре. Появился на свет Бяша, научился писать, взял в руки шинельный карандаш и создал на стене поэтическое заклинание, образец, правильный четырехстопный амфибрахий, с двойным ударным А в начале и в конце, с двумя слабыми гласными посредине:
РА-РА!
ЕР-ИР!
Наверное, именно поэтому моя рука не поднялась стереть Бяшины слова, они и до сих пор хорошо сохранились, сквозь десятилетия.
Тараса отвоевала мать, и это было ее первой крупной победой в семье, куда ее привезли из ЗАГСа. Бабушка хотела назвать меня Игорем.
ИГОРЬ ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК – нет, совсем не то.
Однажды я узнал, что по первоначальному ордеру нам полагалась третья квартира, но перед самым вселением там случился пожар, и она долго пустовала.
ТАРАС ИЗ ТРЕТЬЕЙ КВАРТИРЫ ДУРАК – нет, не годится.
Именно благодаря Бяшиному шедевру я и начал писать стихи в семилетнем возрасте. Эта фраза поразила меня, обидела, я принял ее всерьез, я крутил ее с утра до ночи, как навязчивую песенку, она требовала продолжения, обрастала мясом и жиром:
ТАРАС ИЗ ЧЕТВЕРТОЙ КВАРТИРЫ ДУРАК,
ОН КУРИТ ЯДРЕНЫЙ И КРЕПКИЙ ТАБАК,
ОН СПИЧКИ, СОБАКА, У МАМЫ ВОРУЕТ,
ОН ДОМА, КОЗЕЛ, НИКОГДА НЕ НОЧУЕТ.
Не думаю, что при другом соединении обстоятельств я бы вообще не начал писать стихи. Скорее всего, это бы произошло, но в другое время, с другим разбегом. И, поскольку вся наша жизнь связана одной длинной причинно-следственной нитью, к настоящему моменту я бы пришел в совершенно другую точку судьбы.
Возможно, я бы стал не песенным текстовиком профи, а ПОЭТОМ, раз в год выпускал худенькую книжку, носил длинную гриву, выступал, пьянствуя, на вечерах, параллельно трудился младшим научным сотрудником в НИИ, имел жену и детей, брюхо и язву желудка.