У этой расы есть неопровержимое доказательство ее посвящения: тот, кто близок к силам Природы, разделяет ее секреты. Но я бы сказал, что это посвящение — вещь обоюдоострая. Ибо если индейцы тараумара физически очень сильны, как сама Природа, то это не потому, что они живут в прямом, материальном смысле рядом с ней, но потому, что они созданы из той же ткани, что и сама Природа, и, как все настоящие, подлинные проявления Природы, они рождены от первичного замеса.
И я бы сказал, что естественное Бессознательное помогает им преодолевать не только усталость, но и извращение великого принципа, каковым они объясняют наличие физических недостатков. С одной стороны, они демонстрируют свое посвящение знаками, которыми в неудержимом изобилии украшают деревья и скалы, с другой — они открывают его своей телесной мощью, восхитительной выносливостью, презрением к физическим страданиям, боли, болезням.
Бытует ошибочное мнение, что тараумара не знают цивилизации, но нельзя сводить цивилизацию к облегчению физических нагрузок и материальным удобствам, которые народ тараумара всегда презирал.
Потому что, хотя тараумара и не умеют работать с металлами, вооружены лишь копьями и стрелами, пашут землю стволами деревьев и спят в одежде прямо на земле, они, однако, являются носителями самой высокой идеи философского развития Природы. И из этого развития они почерпнули секреты для своей идеи Чисел-Принципов так же, как это сделал Пифагор. Истина состоит в том, что индейцы презирают жизнь своего тела и живут только идеями, то есть пребывают в постоянном, своего рода магическом взаимодействии с высшей жизнью этих идей.
Каждой деревне тараумара предшествует крест, деревня окружена крестами с четырех сторон света. Этот крест — не христианский, не католический, это — крест Человека, распростертого в пространстве, Человека, раскинувшего руки, невидимого, пригвожденного к четырем сторонам света. Так тараумара демонстрируют подлинную геометрическую идею мира, с которой связана сама форма Человека.
Это означает: здесь — живое геометрическое пространство, оно создало самое лучшее из того, что могло, оно создало Человека.
Камень, который каждый индеец должен под страхом смерти положить к подножию креста, проходя мимо, означает не суеверие, но осознание.
Это означает: ты должен оставить заметку. Учесть. Осознать противоположное силам жизни, ибо без этого осознания ты — мертвец.
Но тараумара не боятся физической смерти: они говорят, что тело создано для того, чтобы исчезнуть; страшатся они смерти духовной, но не в том смысле, в каком страшатся смерти католики, хотя иезуиты и проходили когда-то по их землям.
Индейцы тараумара верят в переселение душ и больше всего боятся утратить своего потустороннего Двойника. Не осознавать того, что происходит — значит рисковать потерять своего Двойника. То есть пропасть в какой-то абстракции за пределами физического пространства, бесплотным человеческим началом скитаться по высшим планетарным сферам.
Для них зло — это не грех. У тараумара не существует греха: зло — это потеря осознания. Ибо высшие философские проблемы больше подходят для тараумара, чем наставления нашей западной нравственности.
Тараумара просто одержимы философией; их одержимость доходит до какого-то физиологического колдовства; они не делают ни одного жеста просто так, жеста, который не имел бы прямого философского значения. Тараумара становятся философами точно так же, как маленький ребенок вырастает и становится мужчиной: они — прирожденные философы.
И повязка с двумя концами на спине означает, что они произошли от первых Мужчины и Женщины; но эта повязка несет еще один очевидный исторический смысл. «Пураны» хранят память о войне, которая произошла между Мужским и Женским началами, и в древности мужчины принимали участие в этом сражении двух противоположных начал. И сторонники Мужского начала подняли над собой белые флаги, а сторонники Женского — красные; и от этого эзотерического священного красного цвета финикийцы, принадлежавшие к Женской расе, взяли идею пурпура, который потом стали активно производить.
Итак тараумара носят то белую, то красную повязки не для того, чтобы подтвердить двойственность противоположных сил, но чтобы показать, что внутри народа тараумара Мужское и Женское начал а. Природы присутствуют одновременно, и что тараумара пользуются их объединенными силами. Таким образом, они носят свою философию на голове, и эта философия объединяет действие противоположных сил в равновесии, почти обожествленном.
16 сентября, в День Независимости Мексики, в Норогачике, в глубине Сьерры Тараумара, я увидел ритуал вождей Атлантиды, точно такой, как его описал Платон на страницах «Крития». Платон рассказывает о странном ритуале, которому предавались вожди Атлантиды, когда их народ оказался в отчаянном положении.
Сколь ни мифологично существование Атлантиды, Платон описывает атлантов как народ магического происхождения. Индейцы тараумара, которые, по моему мнению, являются прямыми потомками атлантов, продолжают посвящать себя культу магических ритуалов.
Пусть все, кто мне не верит, отправятся в Сьерру Тараумара: они увидят, что в этой стране, где в скалах запечатлены облик и структура сказки, легенда становится реальностью, и не бывает реальности за пределами этой сказки. Я знаю, что существование индейцев не по вкусу сегодняшнему миру; но они существуют, и мы можем путем сравнения заключить, что не индейцы тараумара отстают от современного мира, а наоборот, современная жизнь задерживается в своем развитии по отношению к чему-то.
Тараумара знают, что любой шаг вперед, любое облегчение, даруемое чисто физической цивилизацией, несет в себе потерю, отступление.
Следовательно, вопрос о прогрессе не стоит там, где существует подлинная, настоящая традиция. Истинные традиции не прогрессируют, ибо они представляют собой высшую точку всякой истины. И единственный возможный прогресс может состоять в том, чтобы сохранить форму и силу этих традиций. В течение многих веков тараумара научились сохранять свою зрелость.
Итак, вернемся к Платону и настоящим эзотерическим традициям, которые иллюстрируют его записки, — в горах Тараумара я видел ритуал его химерических и отчаявшихся вождей.
Платон рассказывает, что на закате вожди собирались вокруг жертвенного быка. И пока одни слуги отрезали у быка кусок за куском, другие подбирали эти куски, а кровь сливали в кубки. Вожди пили эту кровь, хмелели от нее и пели какую-то мрачную мелодию до тех пор, пока на небе не оставалось ничего, кроме диска умирающего солнца, а на земле — головы жертвенного быка. Тогда вожди посыпали свои головы пеплом. И их мрачная мелодия изменяла тон по мере того, как они сжимали свой круг. Любое обращение к солнцу становилось чем-то вроде горького упрека, принимало вид публичного покаяния, напоминало угрызения совести, которые вожди выражали очень согласованно до тех самых пор, пока ночь не наступала окончательно.
Таково содержание ритуала, описанного Платоном. Итак, незадолго до того, как солнце опустилось над Норогачиком, индейцы привели быка на деревенскую площадь и, связав ему ноги, принялись вырезать у него сердце. Свежая кровь собиралась в большие глиняные кувшины. Мне нелегко будет забыть искаженную болью морду быка, когда нож индейца раздирал его внутренности. Танцоры-матташины[25] собрались перед быком и, когда тот наконец умер, начали свои танцы цветов.
Индейцы исполняют танцы цветов, стрекоз, птиц и многие другие перед этой бойней, и это действительно странное зрелище: два индейца поднимаются на мертвого быка, заставляют его кровь бить фонтаном и разделывают его на куски ударами топора, в то время как другие индейцы, одетые вождями, с зеркальными коронами на головах, исполняют там свои танцы стрекоз, птиц, ветра, цветов.
24
Текст впервые появился в
25
Слово «матташин», которое Арто применяет для обозначения и самого ритуала, и того, кто его исполняет, можно перевести как «название танцоров, которые надевают нагрудники, позолоченные шишаки, колокольчики на ноги и держат в руках шпагу со щитом».