Танцы продолжались до середины ночи.
В танцах матташинов может принимать участие вся деревня; но из вождей — только один в каждый момент танца. Предводители матташинов сменяют друг друга. Каждый танцует в соответствии со своим темпераментом.
В этот день был только один музыкант — он играл на скрипке, сидя на земле. А полный оркестр состоит из гитары, маленького барабана, колокольчиков и железных палочек. Маленький барабан — это военный музыкальный инструмент; его звук перекатывается от одной горной вершины к другой.
У вождей, или ведущих танец, на голове — маленькая зеркальная корона, фартук каменщика треугольной формы и большая прямоугольная накидка на плече. Кроме того, на них специальные штаны, которые заканчиваются треугольниками чуть ниже колена.
Матташин — это не священный ритуал, а светский народный танец, завезенный в Мексику испанцами. Однако тараумара придали ему вид индейского танца, они отметили его своим духом. Даже если вначале эти танцы подражали движениям природы: ветру, деревьям, муравьеду, бегущей реке, у тараумара они приобрели высокий космогонический смысл, и у меня создалось впечатление, что я буквально вижу, как движутся планетарные муравьи по компасу небесной музыки.
Индейцы танцуют под звуки наивной и изысканной музыки, которую не в состоянии воспринять ни одно европейское ухо; кажется, что все время слышен один и тот же звук и повторяется один и тот же ритм. Но через какое-то время начинает казаться, что эти почти одинаковые звуки и повторяющийся ритм пробуждают в нас воспоминание о великом Мифе; они напоминают таинственную и сложную историю.
Ведущий изгибался и принимал различные позы, следуя за ритмом, и его танец подражал шагу крошечного муравья, который передвигался, слегка пошатываясь; танцор складывался, гнулся и наклонялся, подражая беспорядочным движениям чрезмерно раздувшейся лягушки. В правой руке танцор ловко удерживал калебасу, заполненную колечками свернувшихся затвердевших гусениц, плотных, как стекло, а его левая рука играла веером из цветов.
В музыке тараумара совсем немного тактов, и они без конца повторяются. И при каждом новом повторе ведущий покидает свое место, уходит оттуда, где он принимал различные позы, и движется так, чтобы обойти других танцоров.
Эти танцоры разделены на две группы, и каждый по очереди показывает ведущему свое лицо. Он делает это так, словно он — вооруженный всадник, прекрасный античный воин в сияющих доспехах, а затем удаляется в противоположную сторону. После того как ведущий обошел вокруг каждого танцора, он возвращается на свое место, отбивая ритм ногами. На этом один эпизод танца заканчивается. Но затем приходят другие, неистовство начинается сызнова и продолжается всю ночь, от захода солнца до самой зари, и, кажется, танцоры никогда не устают.
Стоя цепочкой, один за другим, слегка касаясь стены — не опираясь спиной о перегородку, но чуть дотрагиваясь до нее то левым боком, то правым, — несколько молодых людей время от времени испускают леденящий вопль, похожий на звук охотничьего рога, их голоса напоминают тоскливый крик гиены, больного пса или сдавленный хрип петуха.
Вопль не очень продолжительный, но раскатистый: его испускают по очереди, он как бы переходит от одного к другому почти без пауз, словно живая человеческая гамма, которая в сумраке обретает значение призыва.
Танцуют таким образом до захода солнца, а пока одни танцуют, другие индейцы кусок за куском подбирают тело быка, голову которого они бросили на землю в тот момент, когда диск солнца скатился с неба. Именно тогда ведущие остановились, а танцоры столпились вокруг них. И снова, все вместе, они затянули свою мрачную мелодию. Песню сожалений, религиозного раскаяния, тайного призыва не знаю к каким темным силам, к каким потусторонним сущностям.
Потом они уселись перед большим костром, расположенным гораздо дальше, чем предыдущее место, в уголке, защищенном и укрытом, словно сама ночь, так как вторая часть ритуала должна была наглядно показать, что это ритуал тайный, оккультный. В этот момент им принесли свежую кровь, разлитую по бокалам. И танец, который возобновился с самого начала, должен был продлиться всю ночь.
Мясо быка собрали в четыре больших глиняных кувшина, и поверх кувшинов женщины соорудили огромный крест. Все пили горячую кровь и тысячи и тысячи раз снова принимались прыгать, подобно лягушкам. Порой все погружались в сон. Затем начинала играть скрипка, и танец возобновлялся. И люди, включаясь в танец, время от времени испускали крик загнанного шакала.
Пусть о моем сравнении думают что угодно. Во всяком случае, поскольку Платон никогда не был в Мексике, а индейцы тараумара никогда его не видели, следует допустить, что идея этого священного ритуала пришла к ним из того же легендарного доисторического источника. Только это я и хочу сказать.
ТЕКСТ, ОПУБЛИКОВАННЫЙ В "VOILA"
На севере Мексики, в сорока восьми часах от Мехико, живет племя чистокровных краснокожих индейцев — тараумара. Сорок тысяч человек живут там, как в допотопные времена. Они — вызов нашему миру, где так много говорят о прогрессе именно потому, что уже оставили всякую надежду на возможность прогресса.
Этот народ, который уже должен был бы физически выродиться, в течение четырехсот лет сопротивляется всему, что пыталось его одолеть: цивилизации, смешению с другими расами, войне, зиме, животным, бурям и лесу. Вопреки всем медицинским теориям, они практически не носят одежды — зимой, в горах, засыпанных снегом. Можно сказать, что у них коммунизм, который выражается в чувстве непосредственной, непроизвольной сплоченности.
Это покажется невероятным, но индейцы тараумара живут так, словно они уже умерли… Они не воспринимают реальность и черпают магические силы из презрения, которое испытывают к цивилизации.
Иногда они приходят в города, побуждаемые каким-то желанием двигаться, чтобы увидеть, как они говорят, как живут люди, которые обманули сами себя. Для них жить в городах — это обманываться.
Они приходят вместе с женщинами и детьми по таким непролазным тропам, по которым не всякое животное осмелилось бы пройти.
Наблюдая за тем, как неуклонно они следуют своим путем, пересекая источники, шагая по осыпающемуся склону, сквозь густой кустарник, по скалистым уступам и по отвесным стенам, я не могу удержаться от мысли, что им удалось сохранить силу естественного равновесия первых людей.
На первый взгляд, страна тараумара неприступна. Существует несколько еле заметных тропок, которые через каждые двадцать метров норовят исчезнуть совсем. С наступлением ночи надо останавливаться, если ты не краснокожий. Потому что в это время только краснокожие люди видят, куда надо поставить ногу.
Когда тараумара спускаются в города, они просят милостыню. Поразительным образом. Они останавливаются перед дверьми домов и демонстрируют свой профиль, на котором выражено высочайшее презрение. Кажется, они этим хотят сказать: «Хоть ты и богат, но ты — пес, я лучше тебя, я плюю на тебя».
Подают им или нет, они уходят всегда через определенный промежуток времени. Если им подают, они не благодарят. Так как дать тому, у кого нет ничего, у них считается даже не долгом, это — физический закон взаимоотношений, который белые люди предали. Кажется, их поза говорит: «Исполняя закон, ты делаешь добро самому себе; следовательно, я не должен тебя благодарить».
На деньги, полученные таким образом, они покупают еду на обратную дорогу, потому что в лесах тараумара нет ничего, для чего деньги могли бы пригодиться.
Этому физическому закону взаимоотношений, который мы называем милосердием, индейцы следуют совершенно естественно, не выказывая никакой жалости. Те, у кого ничего нет, потому что пропал урожай, или сгорел маис, или ничего не оставил отец, или по какой-то другой, не важно какой причине, которой никто никогда не будет интересоваться, — эти люди приходят рано утром в дома тех, у кого что-нибудь есть. Хозяйка немедленно выносит им все, что есть в доме. Никто не смотрит — ни тот, который дает, ни тот, который получает. Поев, проситель уходит, никого не благодаря и ни на кого не глядя.
26
Текст был опубликован в еженедельнике «Voila» (№ 354, 31 декабря 1937 г.) за подписью Джона Форестера. В 1932 г. Арто опубликовал «Галапагосы, острова на краю мира» в этом еженедельнике, директор которого, Флоран Фель, охотно шел навстречу писателям, щедро оплачивая их статьи. Статье предшествует редакционная пометка: «От нашего собственного корреспондента в Северной Америке», кроме того, ее сопровождал фоторепортаж. Впрочем, это были не фотографии индейцев тараумара, а просто снимки индейцев. Воспроизведены они были и на обложке, где «Забытый народ» преподносился как главная статья недели. Не исключено, что статья была опубликована с купюрами.
Можно предположить, что Арто написал этот текст ради заработка — или по возвращении из Мексики, когда его материальное положение было довольно шатким, или перед отъездом в Ирландию, в июле 1937 г. Подпись «Джон Форестер» была дежурной, которая использовалась для статей, которые авторы не хотели подписывать. Возможно, Антонен Арто, который не хотел подписывать ни «Путешествие в страну тараумара», ни «Новые откровения Бытия», сказал Флорану Фелю, что эту статью он тоже хочет публиковать без подписи. Однако следует заметить, что она появилась 31 декабря 1937 г., когда Арто был выслан из Ирландии на пароходе «Вашингтон» и насильно задержан, когда судно прибыло в Гавр, 30 декабря. В конце декабря 1937 г. он был переведен в психиатрическую больницу в Соттевиль-ле-Руан.