– Я хочу сказать, что все это мне, в сущности, безразлично. Я даже не хочу вмешиваться. Но сейчас, раз уж я тебя встретила… Не пойти ли нам выпить?
Быстро обдумываю. Резкое «нет» было бы здесь, пожалуй, подходящим ответом.
– Как хочешь, – неохотно буркнула я. Что мне терять? Я ведь все уже проиграла.
Мы возвращаемся на несколько шагов, к итальянцам, садимся за свободный столик и заказываем пол-литра фирменного вина. У официанта глаза на лоб лезут при виде моей субтильной рыжеволосой спутницы.
– И одну минеральную воду, пожалуйста, – говорю я. С тем же успехом я могла бы обратиться к глухонемому аборигену.
– И, пожалуйста, еще две минеральные воды, – сладко пропела Утa-Кармен.
– Due acqua тiпerale[45]! Желаете что-нибудь еще, bella sigпoriпa[46]?!
А я, что же, незаметно для себя превратилась в горбатого старика? Впрочем, мне все равно. Полное отсутствие самоуважения незаметно делает человека нечувствительным к любым оскорблениям, даже со стороны прислуги.
– Даниэль мне о тебе много рассказывал, – начала говорить Ута.
– Так. Ну и что?
– Ну так вот, ведь вы же при мне познакомились. Извини, что так на тебя налетела, но мне действительно показалось, что ты его ранила. Кроме того, актрисе всегда важно встать в позу героя и устроить эффектное представление, когда рядом есть фотографы. Ты понимаешь?
Когда я не понимаю, я предпочитаю многозначительно молчать.
– Твое появление на приеме произвело на него сильное впечатление. Он пришел от тебя в восторг. И Я считаю настоящей пакостью – извини уж мою откровенность – то, как ты с ним обошлась.
Как я – что сделала?! Как я – что?! Ну и ну! Что за бред? Или рехнулась я – что ли? Я заглотила воды – оба стакана, а также тарелку с закусками за счет заведения, которую официант поставил поближе к Уте-Кармен.
– Как я с ним обошлась? Да у тебя не все дома! Я, как дура, часами торчу у телефона, жду не дождусь, когда он наконец позвонит! А потом натыкаюсь на него, гуляющего с тобой в обнимку по парку, и это когда я сама, в полном изнеможении пытаюсь хоть как-то избавиться от старой рождественской елки! Я с ним пакостно обошлась?! Не надо «ля-ля». Желаю вам обоим впредь всего наилучшего. Но думаю, я не обязана позволять кому-то – хотя бы и тебе – приписывать мне недостойное поведение.
Уф! Отвела душу. По-моему, еще ни разу в жизни я не была такой честной. Ощущение совсем неплохое. Потому что когда честен, то незачем бояться чужих оценок и мнений. Это примерно так же, как если не втягивать живот. Для меня опыт совсем новый. И, пожалуй, хороший.
– Наконец-то мне стало кое-что ясно.
Наверняка этот опыт и для нее совсем нов. Что ж, прекрасно, сегодня мы обе расширили свой кругозор.
– Ты влюблена в Даниэля. Так?
«Черт возьми, да», – подумала я.
– Черт возьми, да, – сказала я.
– Послушай, одно только то, что я лесбиянка, еще не значит, что я совсем не понимаю женщин.
– Ты – лесбиянка? – воскликнула я ошарашенно.
– Tc-c-c, не так громко.
– Ты – лесбиянка? – прошептала я восторженно.
– Видишь ли, при моей профессии лучше об этом не трезвонить. В конце концов зрители должны верить, что хотя бы раз в неделю в меня влюбляется волосатый главврач. Даниэль – мой друг с тех самых пор, как он диагностировал мне воспаление слепой кишки. С того времени он иногда сопровождает меня на публичные мероприятия, чтобы люди не начинали строить догадки насчет моих сексуальных наклонностей.
– Да, но как же? – Моя картина мира, мой образ врага – все рухнуло. Мне не особенно нравится, когда у меня вот так без предупреждения отнимают все мои заблуждения.
– Как, он разве тебе это не сказал?
Я устало кивнула.
– Зачем ты надеваешь вандер-бра, когда идешь к нему на свидание? Зачем прикидываешься, будто он для тебя ничего не значит, когда сама по уши влюблена? Зачем не звонишь ему десять раз на дню, когда тебе этого хочется? Ты так хорошо разыграла раскованность, что Даниэль утратил уверенность в себе. Он тоже хотел казаться немного cool , поэтому ничего о нас не рассказал. Я его сразу предупредила, что эти игры до добра не доводят, такое только ведет к осложнениям. Но когда после вашей первой ночи ты просто удрала, то добилась-таки своего. Ты убедила его, что все это для тебя не серьезно. Боже милостивый, а ведь человек страдает!
Я молчу. И молчу. Потом начинаю истерически хихикать. Потом начинаю реветь. Потом из меня потоком вырывается:
– Что-я-за-глупая-индюшка. А-ты-и-правда-лесбиянка? Это-так, это-так, это-я-только-ради-cool , боже-мой-я-спятила-и-тыдействительно-думаешь-что-он…?
Ута-Кармен схватила меня за руку, и в этот момент я могла бы в нее влюбиться. Если бы я уже не была влюблена. Ах, я была растеряна. И счастлива. И пристыжена.
– Когда я познакомилась с моей подругой, было точно так же.
– У тебя есть подруга? – Я была чуть ли не разочарована.
– Да, уже четыре года. Я встретила ее во время кастинга на роль совершенно сумасшедшей сиделки. Она – кинооператор. Я увидела ее и больше не могла издать ни одного членораздельного звука. Роль я, конечно, не получила. А потом была небольшая вечеринка, и я со всеми была мила, обаятельна, искренна. Только с ней одной я обращалась так, будто она заразна.
– Да-да, – я понимающе киваю.
– А к концу вечера – я тогда уже получила от поклонников и поклонниц, на которых мне было наплевать, с десяток тайком переданных телефонных номеров – она ко мне подошла.
– Ну?
– Она спросила меня, не слишком ли мы уже взрослые для подобных детских забав. Сказала, что у нее нет никакой охоты до всяких игр и что если я к ней расположена, то мне следует ясно дать это понять. Что она, в конце концов, не психотерапевт и ей уже надоело интерпретировать дурацкое поведение других людей. С тех пор мы пара.
– Ну, и вы счастливы?
– Да. Мы счастливы. Раз в неделю я ношусь с идеей расстаться. Я не могу вынести, что она никогда не кладет свое белье в бельевую корзину. Она уже считает меня поверхностной телефифой с навязчивым желанием все контролировать, а в два часа ночи устраивает дискуссии по принципиальным вопросам, касающимся места лесбийской женщины в западном обществе. Мы счастливы. Несмотря на это. Или поэтому. Не знаю. Другой женщины я не хочу.
Я так растрогана, что, увы, снова ударяюсь в рев. Ута выпивает свой стакан, решительным жестом ставит его на стол и делает знак официанту, который в тот же миг оказывается рядом и всепреданнейше заверяет, что принесет счет. Хи-хи. Тщетные усилия любви. Не могу сдержать усмешку. Ута – лесбиянка. Я нахожу в этом некую справедливость.
– Так. Ну, ты знаешь, что сейчас будешь делать?
– Да, знаю, – всхлипнула я, смеясь.
Нет, я не буду заранее отрабатывать голос. Не буду включать Ллойда Коула. Не буду набрасывать на бумажке, что мне следует говорить. В конце концов, мы ведь уже не в детском саду. Я действительно слишком взрослая для таких игр.
Мои пальцы немного дрожат. Ничего удивительного. Как долго я уже не звонила мужчине? В подобной ситуации? Я нарушаю все, какие только есть, правила, установленные советчиками. Кора Хюбш – революционерка! Кора Хюбш нарушает все табу! Кора Хюбш стала взрослой!
Должна ли я включить полуночные известия в качестве фонового озвучивания? Или, может быть, что-то классическое? Шопена? «Детские сцены» Шумана? Нет! Хватит!
Я буду только самой собой. А кто я, собственно говоря? Опять. Этого еще не хватало.
– Хофман!
– Хэлло, Даниэль. Это Кора.
– …ну наконец. Кора, моя любимая.
Роман окончен. Действие продолжается.