— Давай выпьем.
Он цедил вино, думая, что в тот день состояние Насти было каким угодно, только не спокойным. Еще ему хотелось найти Юлика и вытрясти из него душу, чтобы тот не просто забыл Настю, а содрогался физической болью при упоминании о ней и при новых знакомствах с женщинами.
Ася залпом опустошила половину фужера и удивленно расширила глаза. И возмутилась:
— Это преступление! Такое вино пить в таком настроении.
— Какое вино? — лукаво поинтересовался Иван. — И какое настроение?
— Вино и-зу-ми-тель-ное, — сладко пропела Ася и сразу уточнила: — Не обольщайся, это комплимент не тебе — виноделу.
— Я знаю.
Она отпила еще глоток, наслаждаясь вкусом напитка, и приступила к трапезе.
— Ваня, давай сегодня только о хорошем, — предложила она.
— Согласен. О чем же?
— Как прошла командировка, например?
Он рассмеялся и широким жестом обвел стол:
— Результаты налицо.
— М-м! — Ася одобрительно проследила за его рукой, дожевала бутерброд и взяла персик, который так и просился его вкусить. — Это все?
— Нет, дома осталась большая часть.
Девушка с видимой серьезностью кивнула и переключила все внимание на персик. Ваня жадно наблюдал, как она сражается с брызжущим соком фруктом, слизывает стекающие струи нектара и старательно наклоняется над столом, чтобы не запачкать халат. Он воображал, как ее язычок с таким же азартом будет изучать его тело; тонкие пальцы будут гладить его кожу; пухлые сочные губы будут находить удивительные места, неизвестные другим женщинам. И он отдастся воле ее страсти и узнает наконец, что такое быть желанным. Не продавать, не дарить, а получать в дар, не отдавать, а принимать.
— Все понятно. — Ася положила косточку на край тарелки, поискала взглядом салфетку, подумала немного и решила сполоснуть липкие пальцы, а заодно и губы.
— Что понятно? — Ваня отпил вино, приготовившись ко второму раунду молчаливых действий Насти.
— Понятно, — она вытерла руки и снова села за стол, — что из тебя надо вытягивать каждое слово. Ты очень скрытный. — Неожиданно строгим голосом она напоминала секретаря комсомольского собрания, зачитывающего протокол. — Твоя командировка полна секретности, и результаты ее могут знать лишь вышестоящие органы. Нам, простым людям, остается довольствоваться тем, что налицо.
По мере Асиного выговора улыбка Ивана становилась все шире, и в конце тирады он рассмеялся и поднял руки вверх.
— Сдаюсь. Спрашивай — отвечу как на духу.
— Как прошла командировка? — с наивным взглядом спросила Ася.
Он осмотрел стол, улыбнулся своим мыслям.
— Не знаю. Время покажет.
— Понятно, — отрезала Ася, окончательно закрывая тему.
— Ну что ты сразу обижаешься, Настасья? — мягко упрекнул Иван. — Я действительно не знаю. Здесь, в городе, на курсах три месяца учат пользоваться компьютером. А у меня было всего четыре дня, и учил я не любопытных школьников, а зрелых крестьянок, если так можно назвать работников колхозного правления. — Ваня усмехнулся, вспомнив один эпизод. — У них огороды, урожай, хозяйство на уме. До кнопок ли им какой-то неизвестной машины, если всю жизнь они щелкали, как семечки, на счетах… У одной корова отелилась, у другой мужик в запое, у третьей еще что-то. Забот хватает, а работа — в перерывах между ними.
— Бедный Ваня! — машинально посетовала Ася. С тайной грустью она подумала: наверное, все мужики любят жаловаться на работу, не только Юлиан. Или только ей попадаются плакальщики. Хотя вряд ли. Подруги рассказывают то же о своих мужьях и кавалерах, и в фильмах женщины всегда утешают мужчин. Причем последние считают, что самый верный способ вызвать у женщины интерес — воззвать к ее жалости. И получается, что мужчины плачутся, чтобы порадовать женщин, а тем волей-неволей приходится выслушивать бесконечные жалобы. И начинаешь понимать, почему такое глубокое, воистину Божье чувство, как жалость, становится синонимом унижения, оскорбления человека. Но в таком случае зачем жаловаться? Замкнутый круг какой-то…
— Бедный, — подтвердил Ваня. — Председатель-заказчик как усадил меня за стол, раза в три шире твоего, так жена его только успевала подносить графины. Сначала ничего, — Иван притворно обиделся, слушая Асин смех, — но четыре дня, когда тебя «нагружают», не дав отойти от похмелья… Зато я видел новорожденного теленка. Здорово! Какой он беззащитный и… упрямый. — Глаза Вани потеплели, и голос приобрел мальчишеское хвастовство. — Да, еще сверх программы научил пацанов председателя компьютерным играм. Вот у кого тяга к кнопкам. Что им коровы да силос! Им подавай технику, механизацию…
— Власть, — тихо закончила Ася.
— Ты уж хватила, — засмеялся Иван.
— Почему? — искренне удивилась она. — Мужчины любят руководить машинами, или животными, или женщинами, или сразу всеми. Разве не так?
— Конечно, не так.
Ася ждала опровергающих доказательств или примеров, но Иван не спешил; похоже, он достаточно кратко высказал свою аргументацию.
— Посмотри, — спокойно продолжила Ася, — любимые животные мужчин — собака и лошадь, то есть те, которые служат. Свинарка, доярка — даже слова такие не имеют мужского рода. Пахать землю — занятие мужское, потому что плуг везут или животные, или трактор. А следить за урожаем — полоть, сажать, прореживать, словом, делать то, что не может техника, — дело женское. Уборка урожая — то же самое: мужчины на тракторах и комбайнах, а женщины идут следом, имея единственное орудие труда — собственные руки. И в городе так. Мужчины у станков, инженеры, наладчики, программисты, а женщины — все карандаши, линейки, счеты…
— И компьютеры, — вставил весомое слово Иван.
— Ну да, пользователи.
— Не так легко научиться быть пользователем, — не сдавался он.
— Но команды задаешь ты — программист.
— А ты — феминистка, — весело изрек Ваня.
— Нет, — не поддержала его веселья Ася. — Просто констатирую.
— И ты учла тот факт, что в Политехе на факультете электроники половина студентов — девушки.
— И кем они работают после окончания? — Ася скептически подняла бровь. — Чертежницами в КБ, руководят которыми мужчины, или опять же пользователями ПЭВМ, а в простонародье — секретаршами у… Это беспредметный разговор. Ничего не изменится. Наливай.
Ася разрумянилась от выпитого вина, расслабилась и стала разговорчивой. Ее удивляло собственное настроение, но менять ничего не хотелось. Неповторимое чувство безграничной свободы. Может, она и была немного груба, слишком прямолинейна и бестактна, но возможность не сдерживать себя в строгих рамках приличия, говорить не то, что можно, а то, что чувствуешь, не бояться быть непонятой и осужденной пьянила больше, чем вино. Несмотря на усталость, она готова была совершить подвиг. Доброта, которой попрекала ее мать и которой пользовались недолгие подруги и нечестные мужчины, предстала ей в новом, незнакомом еще качестве. Ей хотелось объять весь мир, собрать все звезды и подарить… человеку, сидящему рядом.
Что за чушь! Ведь и он использовал ее самым… самым… Ася не могла подобрать нужное слово, но поразило ее то, что она утратила былое отношение к Ивану. Ночь пятилетней давности не вызвала у нее ни возмущения, ни гнева, пи стыда, мучивших ее столько лет. И изменил ее тот самый человек, который нанес оскорбление. Поразительно!
— За равноправие мужчин и женщин? — предложил тост Иван.
— Ага! — Ася скептически покачала головой. — Женщин и мужчин.
— Пусть будет так! — рассмеялся Иван и приветственно поднял бокал.
— Расскажи о себе, — попросила Ася.
Она откинулась на спинку стула, вытянула ноги под столом, неторопливо отщипывала от грозди виноград и запивала ягоды вином. Ночная тишина за окном, маленькая уютная кухонька, перепады в разговоре от смешного к грустному, от серьезного к шутке — все настраивало на откровенность. К Ване часто обращались с таким вопросом, но то было лишь неуемное женское любопытство, праздный каприз. Так заядлая сплетница спрашивает: «Что случилось?» И бесится, если не получает ответа и лишается сенсационной новости на вечерних посиделках. Кому как не Ивану лучше знать, чем отвлечь женское любопытство? Он понимал, что часть вознаграждения за услуги получал за пресечение навязчивых вопросов.