— Бог ты мой! Он же не выключен, — глупо улыбаясь, рассердился он.
Но в комнате он забыл о телевизоре и вообще обо всем. На столе, возле компьютера, аккуратной стопкой лежали несколько купюр.
Ася открыла дверь и сделала шаг назад.
— Объясни мне, кто из нас продажная тварь?!
И в нее полетела тонкая пачка купюр. Бумажки медленно сползали по ее волосам, плечам, халату и укладывались на полу. Ася стояла как статуя, бледная, с неподвижным взглядом.
— Я жду, — напомнил Иван.
Теперь он не походил на влюбленного, очарованного своей дамой сердца. Не походил и на того Ивана, который пять лет назад с милой улыбкой поставил перед ней поднос с чашкой кофе и счетом под блюдцем.
Но как ни странно, ее не испугал мечущий молнии бешеный взгляд и перекатывающиеся желваки под скулами. Она не ожидала такой бурной реакции, но и не удивилась. Бессонница притупила ее чувства, а новая жизнь, к которой она приучалась уже несколько часов, дала первые результаты.
Ася повернулась, оставив дверь открытой, и прошла в комнату. Остановилась у окна. Если б была возможность, она шла бы дальше, до первого серьезного препятствия. Им оказалось окно, и, глядя в него, она ждала Ивана. Он не замедлил появиться, громко стукнув входной дверью.
— Ну?
— Разве сумма недостаточная? Или цены изменились?
— Какие цены?! — взорвался он. — Ты что, думала купить меня? И смотри мне в глаза, черт тебя подери!
Ася медленно повернулась к Ивану лицом.
— Нет, не тебя, — тихо проговорила она. — Твои услуги.
— Что?!
— Не кричи, пожалуйста. Помнится, ты называл эту сумму.
— Я называл? — опешил он. Немного помолчал, собираясь с мыслями, затем подозрительно прищурился. — Значит, они успели насплетничать. Оба или кто-то один?
— О чем ты?
— О Юлике, — язвительно напомнил он. — И его жене. Сердобольная Настенька наслушалась жалоб супругов и решила сама попробовать. Разбогатела? Простые чувства тебе надоели? Захотелось острых ощущений за определенную плату? Что ж ты раньше не сказала? Я б устроил тебе сексуальный марафон — на всю жизнь насытилась бы. Надо же! И цену она знает. Или это твоя цена любви? Судя по тебе, Юлик не очень-то раскошеливался. Подарками, я смотрю, не одаривал. Зато рекомендовал доступного альфонса? Надо было глотку рвать из-за бесплатного секса, чтобы потом за него платить кровно заработанными деньгами? Ах, простите великодушно, он тебя не удовлетворял. У тебя потребности выше. Как ни старался, он не мог разгорячить твое тело. Или душу?.. Что у тебя заморожено, скажи мне, Настя? Чем я заслужил такое унижение? — Он разжал кулак и едва успел подхватить выпавшие часы. Подцепив на палец, он покачал ими перед собой. — Ты их забыла… Или это тоже входит в плату? Кстати, и лифчик до сих пор лежит на моей кровати. Интересно, твой первый любовник подарил тебе нижнее белье твоей подруги? Наверняка оно дорого стоит и служит отличным подарком, чтобы получить согласие жениться…
— Серьги.
— Что? — не расслышал Иван.
— Он подарил мне серьги, — не повышая голоса, сказала Ася. Все это время она отрешенно смотрела через плечо Ивана на противоположную стену, будто и не слышала его. Но последние слова пробудили в ней жалость к себе. Когда же она научится не откровенничать с мужчинами? Сколько раз зарекалась и падала на одном и том же месте; и следующее падение было больнее предыдущего. Каждый мужчина бросал назад ее признания, извращенно переиначенные.
— Что ж, в первый раз тебе повезло больше, — съязвил Иван.
— Скорее всего. Если б они не остались у тебя.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился он.
— То, что часы я действительно забыла, а серьгами расплатилась.
Он вдруг замолчал.
— Я была с тобой тогда, — раздраженно объяснила Ася. — Если ты не понимаешь, что я имею в виду. Я тогда, с тобой, впервые почувствовала себя женщиной и узнала позор, какой не пожелаешь и врагу.
— Врешь…
— Зачем мне врать… обманывать? — Ее голос вновь лишился эмоций. — Ты прав, я не настолько богата, чтобы платить за… не знаю, как это назвать… Тогда у меня при себе было два рубля мелочью, а на подносе лежал счет с четко выведенной трехзначной суммой. Что мне оставалось делать? Ты растоптал мою доверчивость и гордость, а я не могла уничтожить остатки достоинства, чтобы выяснить, шутка это или нет. Вот и заплатила, чем могла. Потом я собрала нужную сумму… за два месяца. Ведь и серьги не мои, и я должна была их вернуть. Но мне не хватило смелости еще раз встретиться с тобой — слишком унизительно. Легче было подкопить еще денег и купить новые серьги. Что я и сделала.
— Почему… — Голос Ивана охрип. — Почему ты не сказала?
— Как? Ты не узнал меня ни сразу, ни потом. Это понятно — столько лиц, женщин. Пришла-ушла, и ночью темно, а утром нет времени разглядывать… А напоминать о себе в такой ситуации? — Ася поджала губы и недоуменно подняла брови. — Ваня, это не тема для досужей беседы. Можно абстрактно рассуждать и шутить, как делали твои друзья, для меня же это — еще раз пройти через позор и бесчестье, как сейчас. И сегодня утром… Я не так храбра и развратна, Ваня, чтобы дожидаться, пока ты подсчитаешь все и распишешь на своем бланке. Я знала, на что иду, как знала, что утренний «кофе в постель» второй раз мне не пережить. Извини…
Наступила тишина, нарушаемая лишь криками мальчишек на стройке и далеким гулом машин. Они стояли друг против друга, подняв головы и избегая встречаться глазами. Невысказанные слова, незаданные вопросы, спрятанные эмоции стеной вырастали между ними.
— Посмотри на меня, Настя, — тихо приказал Иван. Собравшись с духом, зная, что не сможет отказать, она перевела взгляд на его брови.
— В глаза… Пожалуйста.
Незаметное движение ресниц, и она застыла, глядя в его потемневшие, словно осколки пасмурного неба, глаза. Вдруг выражение его лица стало меняться. Суровые складки разгладились, фигурные губы раскрылись в цинично-соблазнительной улыбке, напряженная подозрительность исчезла; глаза светились лукавством амура, а в глубине их чувствовалась томная оценка дьявола — такими глазами он смотрел на Еву, вкушающую запретный плод, торжествуя, выжидая, пронизывая насквозь, чтобы увидеть результат своего деяния.
Этот взгляд Ася помнила. Так смотрел на нее Иван утром того памятного дня. И как тогда, она почувствовала, что краснеет. Ненавистная краска заливала ее медленно, начиная с груди и плеч, поднималась по шее и лицу до корней волос. Она не выдержала пытки и отвела глаза, находясь в преддверии давнего унижения. Все-таки он довел свой спектакль до конца. Она бежала от расплаты, но он настиг ее и…
— Ты… — выдохнул Иван. — Это ты.
Ася удивленно скользнула взглядом по его лицу и в который раз изумилась. Ничего в нем не осталось от купидона или дьявола. Лицо стало серым, уголки рта опустились, глаза безжизненно потухли. Он как будто постарел на много лет.
— Я не помню ни лица, ни имени, но я помню, как ты покраснела утром… и так же спрятала глаза… А потом остались только серьги.
Иван опустил голову, с новым любопытством посмотрел на часы, висевшие на пальце, рассеянно поискал место, куда их можно положить. Пошатнувшись, он подошел к столу, растянул браслет на краешке столешницы и пошел к двери. На пороге остановился, хотел что-то сказать, но передумал и шагнул в коридор.
Вот и началась ее новая жизнь. Но вместо чистых воспоминаний любви она видела осунувшееся, постаревшее лицо Ивана. Неужели она так обидела его? Конечно, мужчины не любят, когда их опережают — а значит, превосходят — женщины. Но ведь результат тот же.
Или нет? Нельзя предугадать заранее, на какую сумму ты поешь в ресторане или каким сервисом воспользуешься в гостинице. В обоих случаях ты ждешь счет. Почему же в другом можно самолично определять цену не тобой выполненных услуг?
— Господи! — застонала Ася, обхватив голову руками.
Какой цинизм! Как можно оценивать чувства, влечение? Какими деньгами можно заплатить за заботу о чужом ребенке, внимание к пенсионерам, защиту соседки от домогательств? Как можно платить за то, что человек делится своими переживаниями, рассказывает о прошлых несчастьях, своих и чужих?