«Вот колыбельку покачаю, сноха бровь разгладит, ругать не станет…»
Вот о чем сиротка мечтала!
Голодает, бывало. Палец сосет. А звука не издаст.
Мясничиха дастархан стелет. Сиротку подзывает. Та тихонько к дастархану подойдет. Палец посасывает, на сноху грустно глядит. И на дастархан, палец посасывая, грустно глядит. Наконец, палец изо рта вытащит, к дастархану протянет. Сперва пальцем угол стола тронет. Оттуда уже к самому дастархану тихо-тихо переберется. А там и к краю лепешки притронется.
Отломит сиротка кусочек лепешки, на сноху глянет, надкусит, пожует тихонечко.
На словах-то сиротка Мясничиху любила-почитала, а в душе обиду копила.
По правде, ни брат, ни сноха сиротку от своих детишек не отличали. И все же понимала сиротка, есть в этом доме между ней и племянниками разница.
То сиротка – друг искренний, то замкнется, затоскует.
Тихоня, одним словом.
Жизнь сиротка, точно буковки разглядывала, все мелкие поступки и слова замечала. Самые плохие в сердце складывала.
Чуткая.
Еще зернышком была, а уже взрослыми глазами на мир смотрела. На все внимание обратит. Такое оно дело сиротское.
А ведь сиротка девушкой была, и какой!
Кипарис, одним словом!
Лицо ее белоснежным назвать – против правды погрешить, смуглым назвать – девушку обидеть.
Как спелая пшеница – вот какого цвета!
Сама полной луной сияет, саратанской звездой мерцает[16], косы дождем-грозой рассыпает. Косы друг о дружку бьются, словно устремляются к кому-то… Иначе разве струились бы так они, по коленкам шлепая?
А черная родинка в уголке тонких губ? А ямочка на подбородке?
А про ту, которая на правой щеке, мы и говорить не станем!
Как сказал Мясник, так и сделал.
Теперь как родня-кумовья, собравшись, решат, так судьба сиротки и устроится.
Снова свахи пожаловали.
Два дня с первого их прихода прошло.
А родня-кумовья одни одно говорили, другие – другое.
Третьи недовольные ушли.
Каждый свое слово самым важным считал.
Мясник, бывало, усадит каждого, о сестренке речь заводит. Мясничиха на кухню бежит…
Сиротка Аймомо[17] племянника кислым молоком кормит, на сноху стыдливо поглядывает. На себя посмотрит: с головы расшитый платок ниспадает, на плечи ложится. Платье книзу оттянула, коленки прикрыла.
Племянник ручку выпростал, к матери потянулся.
Сноха сиротку обняла.
Долго-долго на нее глядит, едва-едва заметно усмехается.
На грудь ее руку кладет:
– Ты что-то сказала?
– Что я сказала?
– Не притворяйся, скажи хоть что. Сватать приходили.
– Кого?
– Не меня же! Тебя.
– Ах, что я вам сделала? Оставьте меня.
Хмурится Аймомо. К казанку, где масло скворчит-шипит, отворачивается.
Угли кочергой ворошит.
Ярко огонь разгорается.
Племянник к матери потянулся:
– Нямнямку дай! Нямнямку…
Мать взяла его, грудь дала.
– Переживай – не переживай, это уже для нашей головы забота. Мы же за тебя тоже переживаем. Смотри, как племянник твой завертелся…
– Говорят, замуж выйти – и умереть недолго…
Мясничиха на это только усмехнулась. Дитя от груди отняла, говорит:
– Я тебе умру, ишь какая… Послушай, не сегодня завтра все равно тебя выдадим…
Племянник ручонками своими потянулся-потянулся, снова грудь взял.
– Что тут раздумывать, соглашайся. За Каплоном как за каменной стеной будешь.
– Не знаю я этого человека…
– Теперь знаешь. И отказываться не надо. Что зря красоте усыхать?
Аймомо села, за углями следит. У самой лицо как уголь пылает.
Мясничиха ребенка Аймомо протягивает.
– Молчание – знак согласия, – говорит.
Мясничиха на совет пошла. Аймомо так ничего ей и не сказала.
Свахи вокруг дастархана расселись, лепешками угощаются.
О калыме речь заходит.
– Та-ак…
– Посмотрите, как у других, да и скажите…
– Посмо-отрим…
– Ладно уж, еще никто, выдавая девушку, через это богачом не становился…
– Десять баранов… согласны?
– Бог велик, пусть живут до старости неразлучно!
Мясничиха вместо сироткиной матери прочла фатиху[18], благословила.
Лепешку преломили[19].
Свахи с подарками ушли.
Устроили от имени жениха фатиха-туй[20].
На туй – один баран, льняное масло, рис, изюм… ну да и хватит.
Стали молодые женихом и невестой.
19
Обряд «нон-синдириш» («разламывание лепешки») означал окончательное согласие родителей невесты и жениха породниться. Части лепешки отдаются семьям жениха и невесты.