– А в этом году еще, скажите, еще и лунное и солнечное затмение будут.
– Да, так оно, почтенные, так…
– А если на пятницу выпадет, то дождей будет много. И зима суровая.
– А уж если на субботу… будет год воров и мошенников, год кулачества будет.
– Бог даст, что будет, то и будет.
– Бог даст, почтенные, Бог даст, уважаемые…
Ставят на столы сумаляк, халим[64], лепешку с зеленью, самсу с зеленью, плов с зеленью – все это лекарственными блюдами считается.
Лица у людей – как цветы, в груди – весна, душа шорохом ненадеванной праздничной одежды, как мелодией, наполняется.
Празднующие в кучки сбиваются, играми, кому какие по душе, себя забавляют.
На дойрах играют, без конца дастаны распевают. В кружок встанут, дастаны без конца слушают. Канатоходцы по небу без конца разгуливают.
Глядит Аймомо на игры девочек, как сама когда-то играла, вспоминает. Загрустила…
Тут бабка Киммат пришла. Села, на Аймомо глядит.
– Ай-ай-ай, да буду я жертвой за твоего ребенка! – говорит.
Аймомо ее точно и не видит.
Стала бабка Киммат тоже на девичьи игры глядеть.
В каждом селе, в каждом племени такие бабки Ким-мат есть.
Где как праздником или поминками запахнет, там сразу и бабки Киммат. Где от очага дым густой повалит, и бабки эти тут как тут.
Не зовут этих Киммат ни на праздники, ни на поминки. Не зовут-то не зовут, а они сами являются. Придут тихонько, с толпой гостей смешаются. Во все праздничные дела тут же нос суют, во все хлопоты без маслица влезают.
По-разному бабки Киммат приходят, но у всех них одна общая цель…
Принялись девочки в «кугирчок-кугирчок»[65] играть.
Махичехра куклу мальчика на траву уложила, якобы к колыбели привязывает. Склонилась над ним, стала кормление грудью изображать:
– Спи, мой сладенький, засыпай… Спи, мой вкусненький, засыпай…
Бабка Киммат на Аймомо взгляд перевела:
– Небось сердце у тебя при виде этого надрывается, Аймомо?
Промолчала Аймомо.
Эти бабки Киммат… если чье-то благополучие видят, на душе у них сразу кошки скрестись начинают. На своем масле себя же и жарят. А то и сожгут, один пепел останется.
Найдут наконец какой-нибудь кривой волосок, да и выищут, чем бы чужой успех умалить-охаять.
Поет Махичехра свои «спи-спи», а дитя засыпать не желает.
– Закрой глазки, кому говорю! – говорит Махичехра. – Будешь ты спать или нет? Ну ладно, не спи. Соседка, а соседка!
Мукаддас, куклу свою пеленая, отвечает:
– Э! Кто тут раскричался не ко времени? Ты что ли, соседушка Махичехра? Что надобно-то?
– Да замучалась я, соседушка, с этим капризником, не засыпает, и всё тут! – говорит Махичехра. – Пришли своего курносенького, пусть постоит, колыбель покачает, а я водички пойду попью!
– Курносенький мой в школу убежал, соседушка! Если б был тут, я бы с удовольствием его прислала.
Бабка Киммат по коленям себя шлепает, кричит:
– Вот так оно! У одних детей еще нет, а у других детей уже нет… и смотрят друг на друга, любуются!
Побледнела Аймомо, в землю уставилась.
Злых людей эти Киммат не любят, сторонятся. Как злых увидят – прочь уходят! Если случится им со злыми одной дорожкой идти, как бабочки порхать начинают, медовым языком сладкие речи льют!
Злых людей эти бабки Киммат сторонятся, а к добрым липнут, не отвяжешься. Добрых едким словом все ущипнуть норовят, ядовитой речью подколоть.
Какое-такое у добрых-распредобрых людей достоинство? Какое-такое Божье благоволение на них? С чего вдруг Бог так возвеличил их?
От всего этого бабки эти и камня на камне не оставят!
Невинного виноватым сделают: «Грязный!» Умного дураком ославят: «Малость того…» Богобоязненного – бесчестным: «Дурной!»
Разговоры разговаривать они мастерицы. Лицо простодушным сделают, душа – нараспашку, и давай говорить. Послушать – так всей душой за вас болеют, в глазах само внимание. А уж какие бабки Киммат в разговоре находчивые!
Мукаддас дитя по подбородку пальцем гладит, ласкает:
– Чу-чу-чу, мой сахарный, мой медовый, чу-чу-чу! На подбородке впадинка – чу-чу-чу, сладенька! Вон, на тетю посмотри, тете улыбнись! Улыбнись, улыбнись! Скажи: «Тетя, вы невесту мне еще не нашли?»
Отвечает Махичехра с обидой в голосе:
– И не буду я тебе невесту искать, раз мне не улыбаешься! Смотрит на меня, как бука, снег с лица летит!
– Ну и не ищи, тетя, нам невесту. Еще ему этими невестами успеют голову заморочить, еще в два счета окрутят…
Снова бабка Киммат по коленкам своим шлепает:
– Вот так оно ведь и будет, а, Аймомо? Так ведь и будет!
Аймомо слова ее точно и не слышит. Молча со своего места поднялась, к женщинам пошла.
64
Сумаляк – кашеобразная масса из пшеничного солода и муки; халим – каша из очищенных зерен пшеницы и маша.