Показалось, на старика Намаза похож.
Склонил отец наш голову, поприветствовал старца.
Не ответил старец на приветствие.
Насторожился отец наш. За ствол ухватился, в землю поглядел.
Нет старца…
Как под землю провалился.
Отец наш по сторонам глядит.
Нет старца!
Сердце заколотилось. Оттянул отец наш ворот, внутрь поплевал.
Ветки дорезать не стал, связал, сколько было. На лошадь взвалил, восвояси поскакал.
Давай-давай лошадь погонять. Боится, что старец тот снова появится.
Домой не в себе вернулся. Растерянным вернулся, печальным.
А тут матушка из хлева за ягненком бежит.
– Ну, хватайте же его! – кричит. – Что, мне одной все это хозяйство нужно?
Погнался отец наш за ягненком.
Носится ягненок по двору. Да и забился куда-то.
Поискал-поискал отец наш ягненка. Нашел его, за ноги схватил.
Не удержал его, вырвался ягненок. К забору шарахнулся, стоит.
«Ягнят гонять – это детей работа, Хушвакта работа», – думает отец наш.
Наклонился отец наш, руки развел, на ягненка бросился.
Снова не поймал. Дернулся ягненок и вырвался.
Отец наш на корточки сел, на ладони поплевал. Ладони все ободранные. Сам весь в пыли с головы до ног.
«Эх, был бы Хушвакт, в два счета бы его поймал…» – снова подумал.
Загнал ягненка в угол двора, руки растопырил, схватил, к груди ягненка прижал. На этот раз не вырвался.
Отнес его в хлев, сел с ним на корточки перед овцой.
Пока овца ягненка не видела, доиться не желала.
Принялась матушка овцу доить:
Овца размякла, морду к ягненку тянет. Полилось молоко.
Отец наш поднялся, к выходу попятился. Взгляд от овцы отвел.
Сердце защемило…
Мужское разве это дело – сидеть вот так? Стоять вот так, с ягненком, дело взрослого разве?
До каких пор он работу Хушвакта делать будет?..
Тут овца кошку, по стене крадущуюся, увидела. Снова молоко прекратилось. Овца кошку боится!
Кошка со стены спрыгнула.
Снова вздрогнула овца.
Матушка поднялась:
– Все, можете не присматривать.
Отец наш взгляд отвел, вышел.
Обошел курятник, к ковру подошел. Лег, в подушку лицом уткнулся.
Мокрой подушка стала.
Червь прямо озверел от жадности!
Матушка листьями червей покрывает, справа и слева ветки подкладывает.
Отец наш день и ночь ветки таскает, с ног уже сбился. Моргнуть глазом не успеет, снова матушка тормошит:
– Идите листьев принесите!
– Я ж только что принес! Да нажрется он когда-нибудь или нет?
– После четвертой спячки всегда так, ступайте…
– Только вздохну, опять «ступай-ступай»! Если бы кетменем махал, так бы не устал. Два дня спать буду, гори все синим пламенем. Всё, благодарствую!
– Хорошо, сейчас только не спите, принесите…
– В последний раз? Ну, слава богу!..
Стоит, сонные глаза трет. К седлу веревку привязал, за листьями помчался.
– Еще раз согласишься червя взять, пеняй на себя!
Чтобы со старцем тем не встретиться, с другой горы ветки наломал.
Зеленые побеги с длинных ветвей надрал-надрал, вернулся, матушке под мышки засунул.
В дом зашел.
Дома тьма непроглядная, все окна коврами завешаны.
Сел отец наш на подоконник, плечами к стене прислонился.
Послышалось что-то. Насторожился отец наш, слух напряг.
Снаружи дождь зашелестел. Зашелестел, зачастил… «Теперь и за листьями не поездишь… – думает отец наш. – Да еще суши их, когда привезешь».
Поглядел сквозь настил, матушку глазами поискал:
– Эй, не слышишь, дождь пошел?!
– Что пустяки говорите…
– Уши разуй, если не веришь.
Вышел в сени, от света глаза зажмурил. Потом огляделся, замер от удивления.
Солнышко сияет, на земле – ни капли.
Так в дом с разинутым ртом и вернулся.