- Ну что - спрашивает Влас Иванович подчинённых, - кто меня спрашивал вчера?
- Никто не спрашивал Влас Иванович, - отвечают в один голос работники тарной базы.
И как всегда, Антип пихает жену: - Молчи дура, это у меня директор интересуется положением дел, ясность иметь хочет.
- Никто чужой на территорию базы не проникает?
- Никто не проникает, Влас Иванович! - отвечают оба.
Антип ударяет ногой тонкую флейту берца:
- Заткнись тошнота, тебе молчать - было сказано.
- Гмм..., хорошо, смотрите у меня...
Агропина смотрит смиренно, руки скрестила на груди, - шубку облезлую поддерживает. Антип тоже стоит покорным, топор которым рубал поддоны, держит опущенным, к колену прижал, шапка ушанка задрана, разными верёвками поддержана дряхлая, - устала служить плоской голове. Фуфайка тоже держится ровно, прилипла к вытянутой спине, местами вата вылезла, грязным снегом падает.
Директор идёт проведывать свой кабинет - пахнущий дымом и сыростью зимы. Портрет уважаемого генсека Черненко, грустно смотрит с высоты. Последнее пятно партий, директор не решился цеплять, больно глупое, вороватое создание. Сам он за сорок лет начальствования на тарной базе, даже охапку дощечек не вынес.
Уставу партий верил, как Апостолы воскресшему Учителю.
Влас Иванович сел на стул, покрытый плетеной подкладкой, в голове у него пыльные тома теоретиков, вся сырость минувшей идеологий. За окном тоже ползущая сыростью слякоть. Незамерзающая зима капает с голых деревьев, со всех шиферных крыш обширной базы мокрые сосульки падают. Затаенное сплошным облаком небо, грозится никогда не показывать солнце.
Он ужался, вынимая из подкладки пальто утреннее домашнее тепло, посмотрелся в тусклое как небо зеркало, проскрипел дверью, - обратно закрыл кабинет на ключ.
Антип и Агропина стоят облезлыми в коридоре, улыбаются голыми челюстями, - ждут указаний директора, провожают его до самой проходной. Пожелания - доброго здоровья, - Варваре Гордеевне передают, помнят, как каждое первое мая она первая среди демонстрантов лето встречает обширными изъявлениями из коротких рукавов, - сочувственно махала трудящимся всех стран.
А Влас Иванович каждый день подчинённым одно наставление оставляет: - Смотрите товарищи, чтобы База не дичала одними вами, пусть собаки тоже лают, территория должна содержаться живым беспрерывным порядком.
Потом он уходил домой докладывать жене, что возможно старые порядки скоро на место насиженное вернутся, может быть переварятся новым строем.
Товарищи подчинённые ждут, когда директор скроется в тумане зимы, довольны удачей жизни, - целая тарная база в их распоряжении. Агропина, время от времени поправляет сползший чулок, он снова падает - рисует фиолетовые жилы на палке ноги. Слипшиеся волосы тоже безобразно свисают, из полинявшей шапочки выползли, не знают, что прежде ждать: гнев руки мужа или, когда директор окончательно пропадёт за глухим забором строгого подчинения.
- Порыли! - говорит Антип жене, - сегодня у нас уйма дел, целые дощечки с битых ящиков отобрать надо, тёте Шуре на растопку, - чем тебя поить буду? Собак науськать надо - где им корм можно накручивать.
- Они без тебя знают, где накручивать.
- Молчи беззубая, тебя легкие не дерут, а мне постоянно собачье мясо с жиром полагается, - оно самое шальное лекарство от туберкулёза, пятна тёмные разбегаются; медведки зимой глубоко в землю зарываются, не выкопаешь, тебе необразованной это неизвестно. Идём, я тебе объясню, ты знать должна, что я панику не переношу. Порядок тарной базы малоумным рассказывать буду. Ты слышала, что Влас Иванович постоянно повторяет: - порядок на Тарной базе должен бренчать - как балалайка Горбатого.
Ты в политике слабая, не разбираешься в исторической провине, а ну ответь мне - кто такие Ежов и Ленин. Почему у них вместо порядка на Тарной базе, - террор получился, убийства вылезли наружу?
- Это тот каменный, что в центре города руку поднял.
- Ты сама каменная, статуэткой ходишь по тарной базе, даю разъяснения, слушай сюда: Они хотели всех кто в религии - враз уничтожить.
- Ты уже говорил...
- Молчи, не перебивай, когда я излучаю высший свет. Значит там среди них, один поп затесался, разместился среди самых больших большевиков. Тебе это неизвестно, ты простачка, а я в политике крупно разбираюсь, я с партийными за руку здоровался. Значит, он девять лет подряд религию перечитывал, неверующим прикинулся, Троцкого убил, когда тот для ликвидаций казачества, бесхвостых коней на Дон направил. У меня дед кубанский казак, он в дивизии Кочубея третьим человеком значился. Я тебе говорил, что конину не перевариваю, я не казах.