Головко одобрительно кивнул.
-- А корнет то наш - хват-парень!
-- Баловство это, - неодобрительно проворчал Семен, с напряжением следя за схваткой.
Внезапно француз прыгнул вправо и Корсаков, не успев отреагировать, вынужден был развернуться лицом к солнцу. Дюбуа сделал длинный выпад, корнет отпрянул, пытаясь парировать удар. Француз повернул руку в запястье и, ударив снизу по клинку Корсакова, попытался его обезоружить. Корнет удержал саблю, но раскрылся и Дюбуа вертикальным ударом снизу рассек ему левую щеку от скулы до виска. Отступив, француз поднял оружие.
-- Toucher!
-- La betise! - воскликнул Корсаков.
Перейдя в атаку, он попытался нанести удар в голову, Дюбуа подставил саблю под углом к земле и оружие Корсакова скользнуло вниз по лезвию сабли противника. Француз сделал выпад, его клинок на длину ладони вошел в правую сторону груди корнета. Пошатнувшись, он шагнул назад, почти рефлекторно отмахнувшись саблей вверх. Кончик его оружия чиркнул французского лейтенанта по горлу. Дюбуа рванулся в сторону, выдергивая клинок из груди Корсакова, схватился за шею. Глаза его полезли из орбит, лицо побагровело. По пальцам, сжимающим горло, побежала кровь, он открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но из глотки вырвался лишь кашель с брызгами крови. Согнувшись пополам, Дюбуа рухнул на землю, забился, словно вытащенная из воды рыба и затих.
Корсаков упал на колено, сабля вывалилась из пальцев. Головко, соскочив с коня, метнулся к нему.
-- Доигрались, дуэлянты хреновы, - воскликнул он. - Семен, готовь слеги. Отвезем его в лагерь, пока живой еще.
Двое казаков поскакали к лесу. Хорунжий положил Корсакова на траву, приподнял ему голову. На губах корнета выступила розовая пена, из раны на щеке струилась кровь. Он кашлянул.
-- Бумаги не забудь, Георгий Иванович, - чуть слышно сказал он.
-- Эх, мать честная! Ты о себе думай, поединщик! - Головко разорвал рубаху на груди Корсакова, обнажив узкую рану под соском, - Митяй, помоги.
Вдвоем они изорвали рубашку Корсакова на полосы, крепко перевязали ему грудь и голову. Подскакал Семен, волоча две длинные слеги. На них набросили бурку, подвязав полы, закрепили меж двух коней. Головко подхватил с земли остатки блокнота, велел двум казакам остаться, чтобы похоронить князя Козловского и Сильвестра и вскочил в седло.
Четыре эскадрона Лейб-гвардии гусарского полка остановились на постой в небольшой деревушке. Головко нашел полковника в крепкой избе старосты деревни. Выслушав хорунжего, Мандрыка крепко выругался.
-- Как знал, что рано мальчишке этому команду давать! Где он?
-- На дворе, ваше высокоблагородие, - ответил хорунжий.
Полковник быстрым шагом вышел во двор. Корсаков по-прежнему лежал на бурке.
-- Снимите его и несите в избу, - распорядился полковник, - врача быстро, - скомандовал он ординарцу.
Казаки осторожно сняли корнета с импровизированных носилок. Корсаков открыл глаза и, узнав полковника, хотел приподняться.
-- Лежи, лежи, Алеша. Что же это ты, а?
-- Судьбу проверить хотел, Николай Яковлевич, - прошептал Корсаков. Где бумаги, - он поискал глазами Головко.
Тот вынул из-за пазухи блокнот и подал ему.
-- Француз уничтожить хотел, верно, секретное что-то, - сказал он, потягивая блокнот полковнику.
Мандрыка раскрыл блокнот, перелистал его и, закусив губу, исподлобья взглянул на хорунжего.
-- Кто-нибудь видел, что здесь написано.
-- Никто, ваше высокоблагородие, - хорунжий вытянулся под его испытующим взглядом.
-- А ты, Алексей, читал?
-- Мельком взглянул. Не до того мне было, - попытался улыбнуться корнет, - а что там?
-- Важные бумаги, - уклончиво сказал полковник, - услуга твоя неоценима, а что до судьбы... Ты даже не представляешь, с чем свою судьбу связал. Слыхал ли ты такие слова: требуется пролить реки крови, чтобы стереть предначертанное?
-- Что-то в этом роде говорил князь Козловский, царство ему небесное.
Невесело улыбнувшись, Мандрыка, будто для пожатия, протянул ему руку. Хорунжий заметил некоторую странность в жесте полковника - его рука, вместе с большим пальцем, легла в ладонь Корсакова. Но раненый, не обратив на эту странность внимания, слабо пожал протянутую руку командира.
-- Сейчас врач будет, - сказал Мандрыка, - вот на ноги встанешь, уши то надеру. А за бумаги не беспокойся, я доставлю, куда следует.
Час спустя ординарец полковника покинул расположение полка, увозя в ташке пакет, с приказом доставить его князю Николаю Ивановичу Новикову в собственные руки.
Глава 2
"...в возникновении нового героя художник видит не продолжение традиций классической живописи, в большинстве своем умирающих или уже погребенных под натиском молодого искусства, но перспективы модальности взгляда, обращенного внутрь сознания творца, выход на стартовую точку, откуда возможно будет оценить предстоящее без неестественно-насильственной стимуляции личности. Обиталище мысли, раскрепощенной возникающим на холсте безумием, способно в случае кризиса вывести мечты на уровень невменяемости, стилистически..."
Игорь Корсаков зевнул и поднял глаза к потолку. Потолок студии был стеклянный и сквозь стекло на Игоря смотрели звезды. Четкие и блестящие, словно вкрапления слюды в темной породе, они иногда расплывались туманными пятнышками, двоились и тогда он прищуривал глаза, фокусируя зрение.
"...эстетика больного ума умерла, выхолощенная ремесленниками от искусства, - говорит Леонид Шестоперов, - авангард выродился, концептуализм в кризисе. Кого сегодня удивишь посыпанной золотым песком кучей дерьма на холсте? Кто остановится возле инсталляции из гниющих отбросов, нанизанных на шампур над угасшим костром? Прошло время, когда критики искали и находили в русских художниках выразителей отвлеченных и духовно свободных направлений живописи, графики, инсталляций и даже перформанса, вынужденных скрывать свои работы от официозных деятелей воинствующего соцреализма..."
-- Ты зачем мне эту херовину подсунул? - спросил Корсаков, роняя журнал на пол, - я тебе что, первокурсница из Строгановки, чтобы охмурять меня забугорными публикациями? Ты еще расскажи, в чьих коллекциях твоя мазня висит и за сколько на последнем Сотби ушло нетленное полотно "Путь жемчужины через кишечник черепахи".