Игорь молча, уже без всякого аппетита продолжил поглощать пищу.
— Игорь, — не оборачиваясь, окликнула его Мария.
— Да?
— Ваши карты… — Мария неожиданно перешла на «вы». — Всуе ими не играют, как нельзя упоминать имя Бога.
— Это ты их собрала?
— Да. Извините, заходила в комнату, хотела проверить, все ли нормально. Вы же кричали ночью. — Она повернулась. — Я не спрашиваю, откуда у вас Таро Люцифера. Случайно такие карты в руках не оказываются. Просто прошу, будьте с ними осторожны. Особенно здесь, в имении.
Корсаков замер.
— Что ты знаешь об этом, как ты сказала, Таро Люцифера?
Мария помолчала, глядя ему в глаза.
— А вы, Игорь, ничего о нем не знаете?
— Клянусь, нет.
— Тогда я не в праве ничего вам сказать.
— Но почему?
— Это запрещено.
Она отвернулась.
Бесов сидел на ступеньках крыльца. На коленях у него был планшет с эскизом ландшафта, раскинувшегося впереди. Скупыми, четкими линиями была намечена будущая чугунная ограда дома.
Корсаков, бросив взгляд на рисунок, усмехнулся:
— Влетит в копеечку. У тебя нет ощущения, что кто-то задался целью разорить твоего заказчика?
Он присел рядом с Бесовым. Иван отложил планшет и проворчал:
— У меня давно ощущение, что участвую в каком-то действе типа обряда.
— Это Мария тебе нашептала?
Бесов покосился на Корсакова.
— Своим умом дошел. Первый раз от меня требуют восстановить дом копейка в копейку. Обычно ограничиваются косметикой «а-ля Зимний дворец». Чтобы, как у графьев, на фиг!
— Не любишь ты заказчиков.
— А за что их любить? Ума у них хватило только на то, чтобы распилить бабки по понятиям. Главного же не поняли. — Он кивнул в сторону поселка. — Мужики — вон они. Со всеми их революционными понятиями. Нищие, злые и пьяные. Рано или поздно пустят «красного петуха», как в семнадцатом, и никакая охрана не поможет.
Корсаков угостил его сигаретой. Закурили, помолчали, глядя на низкое солнце, спрятавшееся в набежавшие белесые облака.
— Как дальше жить, уже решил? — глухо произнес Иван.
— За меня решили. Остается только соответствовать.
Иван покосился на него.
— Крепко на этот раз влип?
— Еще точно не известно, но крепче, чем раньше.
— Не на бабки попал?
— Нет.
— И слава Богу. Самые мутные заморочки из-за денег. Если что, могу подкинуть. Я сейчас богатый, хозяин за этап расплатился.
— Спасибо, Ваня. Припрет, обращусь.
Иван затянулся, долгой струей выпустил дым.
— Я вчера не сказал, брательник мой по весне приезжал. Тебя поминал.
Корсаков не показал виду, что удивлен. Славка-Бес, вечный пес войны, имел право конспирироваться. Но за Иваном такого не замечалось.
Не дождавшись никакой реакции, Бесов продолжил:
— Я в ваши отношения не лезу, Игорек. Но если Славка кого и хвалит, то только за одно. У него, отморозка, все понятия об искусстве — стрельба по-македонски.
Корсаков усмехнулся.
— Я с двух рук стрелять не умею.
— Не мое дело. — Бесов тщательно стряхнул пепел с кончика сигареты. — Глазки у тебя нехорошо блестят, Игорек. Сердцем чую, не усидишь здесь.
Корсаков кивнул.
— Надо возвращаться.
— Надо ли? У меня местный мент на прикорме, слова лишнего от него не услышишь. Работа для тебя есть. Деньги шеф платит приличные и без задержек. Что еще надо?
— Надо кое-какие дела закрыть.
Бесов тяжело задумался.
— Славка для тебя кое-что оставил, — тихо произнес он.
— Что?
— А что он мог оставить?! Че Гевара хренов…
Бесов задрал куртку и показал пистолет под ремнем.
— Вот. Один пришлось на себя зарегистрировать. Хозяин без проблем лицензию выправил, когда я сказал, что дом пора от воров охранять.
Корсаков потянулся к оружию, но Бесов отстранил его руку.
— Славка тебе еще круче оставил. Целый ящик всякого добра.
— И ты взял на хранение? Это же срок, как с куста.
— А что оставалось делать? Мудак он, а все равно — брат родной. Так что, принести гостинцы?
Корсаков под пристальным взглядом Ивана, опустил глаза.
— Пока не надо. Съезжу в Москву на разведку, тогда решу.
— На ночь глядя, поедешь? — удивился Иван.
Корсаков кивнул.
Бесов хотел что-то сказать, но выдохнув дым, молча, расплющил окурок о каблук. Злым щелчком отшвырнул в траву.
Глава четырнадцатая
Москва встретила угаром, истеричной суетой и бьющей в глаза показной роскошью.
Людской водоворот подхватил Корсакова, смял, закружил и засосал в воронку станции метро.
Стоя на эскалаторе, подрагивая ноздрями от специфического метрошного амбре, от которого, как оказалось, успел отвыкнуть на деревенском воздухе, отводя взгляд от аляповатых рекламных щитов и вскользь рассматривая ползущий вверх по соседнем эскалатор человеческий фарш, Корсаков пробормотал:
«Эх, права провинция: москвич — это диагноз!»
Чем дольше он жил в столице, тем больше она ему напоминала совковую эстрадную диву, на шестом десятке лет дорвавшуюся до бешенных гонораров, импортного гламура и супертехнологий по продлению молодости. Все у нее было, как у звезды международного уровня, и даже круче. И загородная резиденция, и счета в надежных банках, и розовый лимузин, и кудлатый молоденький кобелек, и стая преданных барбосиков и левреток.
Только никого дальше «черты оседлости» в одну шестую часть мира ее песнопения не впечатляли. Пять шестых мира, как диву не шейпенгуй и макияжируй, видели в оплывшей даме провинциальную тетку с пафосом. Смялись в кулак и морщили носы. Но из political correctness на дверь не указывали. Тем более, что платила тетка за свои прихоти по евростандарту.
И пока в Москву идут эшелоны импортной роскоши, проплаченные тюменской нефтью, сибирским лесом и тихоокеанской треской, быть Madame Brochkinoi похабной императрицей своей расхристанной страны.
Пробежавший мимо по ступенькам молодой парень коленом пнул кофр, едва не сорвав его с наплечного ремня. Корсаков успел прижать кожаный короб к боку. Мысленно пожелал скакуну сломать себе шею, ноги и отбить все прочее.
В кофре, который носят особо продвинутые фотографы, лежали тюбики с английской масляной краской, набор немецкой пастели и рулон дорогой бумаги ручной выделки. Все — подарок Ивана. Марина сунула в кофр пакетик с чем-то съестным, одуряюще вкусно пахнущим.
Бесов убедил отнекивающегося Корсакова, что без солидного аксессуара в своем прикиде вольного художника Игорь будет выглядеть подозрительно. У любого мента зачешутся руки пошмонать по карманам неформала в поисках предметов, запрещенных к употреблению, хранению и перевозке. А так, открыл кофр, кстати, запредельно дорогой на вид, и сразу ясно — художник высокого полета. Ну а что касается остального, так то не внешний вид, а имидж, к уровню доходов и социальному статусу отношения не имеющий. Понимать надо, товарищ сержант!
На станции, куда его подвез Бесов на новенькой «Ниве», Корсаков получил еще один подарок — ключи от московской квартиры Ивана. Марина при этом согласно кивала, по глазам было видно, что это была ее инициатива.
И уже у на перроне, обняв Корсакова, Иван преподнес последний сюрприз.
— Кофром особо не тряси, — прошептал он в ухо Корсакову. — На дне найдешь петельку, дерни за нее — ларчик откроется.
— И что там? — спросил Корсаков, отстранившись.
— От Славки кое-что. Девять миллиметров, пятнадцатизарядный, — тихо прошептал Иван. Широко улыбнулся. — На сутки тебе хватит.
Глаза, впрочем, остались тревожными.
Корсаков перевесил кофр на другое плечо, поправил «стетсон», сбил с плеча прядь волос, колор — «перец с солью».
— Ва-ау! — глубокий вагинальным контральтом мяукнула девчонка на соседнем эскалаторе и ткнула в бок подружку.
Обе уткнули густо насурменные глазки в Корсакова.
Корсаков с достоинством принял на себя их восхищенные взгляды. Посмотрел из-под полей шляпы, как давний предок из-под козырька кивера гусара лейб-гвардии: со светской томностью, за которой, как вода сквозь лед, виднелась шалая удаль.