— Игорь, очнись! Игорь, слышишь меня? Очнись!!
Он с трудом открыл глаза.
— И ты подумал, что я взяла их? Впрочем, логика понятна. Решил, раз человек так много знает о масонах и герметических орденах, то просто не удержится и прикарманит такой раритет. Да, Игорь?
Анна наискосок мерила нервными шагами кабинет. Корсаков сидел в кресле Ивана, устало вытянув ноги.
Спрятав кисти рук в рукава вязаной кофты, Мария встала напротив него. Наклонив голову к плечу, ощупала лицо Корсакова долгим взглядом.
— Игорь, в том-то все и дело, что я знаю достаточно, чтобы опасаться даже прикасаться к таким вещам! — с укором произнесла она.
За окнами стих ветер. Установилась гнетущая предгрозовая тишина. Воздух в кабинете, казалось, превратился в густой прозрачный кисель.
— Зачем же меня погнали сюда? — спросил Корсаков.
— Кто?
Он вспомнил Рэдерика, замахнувшегося на него стальным кнутом.
— Не важно.
Анна вздохнула. Замолчала, глядя в пол.
— Игорь, есть иная причина, — глухо произнесла она. — Мне кажется, что карты — лишь повод.
Корсаков разглядывал свои пальцы. Оказалось, они хранят память о тяжелой рукояти боевого меча, о шершавом посохе, о грубо выточенной рукоятки кишкореза, переделанного из косы. Можно было бы легко уговорить себя, что все привиделось, приснилось, явилось в алкогольном мороке. Если бы не эта память, сгустившаяся в суставах пальцев.
— Игорь! — окликнула его Мария.
— Да? — Он нехотя очнулся от раздумий. — Я слышал, карты — это повод. Но без них мне не жить. Такой вот расклад.
— Вы, кстати, раскладывали их?
Корсаков кивнул.
Анна тяжело вздохнула и покачала головой.
— И не помнишь, как легли карты?
— Не-а.
Мария отвернулась к окну. За стеклами в сгустившихся ранних сумерках замер парк. Ни один листок не дрожал. Жуткая, неестественная тишина давила на уши.
— Гроза будет страшная. Батюшка сказал, сегодня День Всех святых. Особый день.
Она резко развернулась.
— Игорь, вам страшно?
Корсаков покачал головой. На сердце, действительно, лежала корка льда.
— И у вас нет никакого предчувствия? Будто земля вот-вот разверзнется под ногами.
— Уже на самом дне, — ответил он.
Анна подошла к столу. Передвинула стопки папок.
— Подойдите сюда, Игорь.
В ее голосе прозвучала странная нотка, заставившая Корсакова подчиниться.
На каменных ногах он подошел к столу. Взгляд упал на цветную фотографию, лежавшую поверх чертежа.
Снимали на парадной лестнице имения. Стройная девчонка, оседлав гранитного льва, задорно смеялась в объектив.
«Анна!»
— Это дочка нашего заказчика, — пояснила Мария. — Хорошая девочка. Со странностями, конечно. Но душа у нее добрая.
— Я знаю, — обронил Корсаков.
Мария опустила его руку, заставив положить фотографию на место.
— Я вам не это хотела показать. Вспомните, что самого невероятного произошло несколько дней назад. Ну, перед тем, как началась чертовщина. Игорь, это очень важно!
Корсаков с трудом оторвал взгляд от Анны на фото.
Первое, что пришло в голову, была встреча с Анной. Но, немного подумав, он решил, что ничего невероятного в их встрече не было. Результат броуновского движения разнополых особей в пробирке большого города.
— Если трудно, просто вспоминайте все подряд, — нетерпеливо подсказала Мария.
— Жук… Жук появился. И попросил достать старую картину.
Мария вскинула голову, заглянула в глаза Корсакову.
— Особенную картину?
— Как сказать… — Корсаков пожал плечами.
Мария раскрыла папочку.
— Эту?
Корсаков с удивление увидел широкоформатную фотографию «Знаков».
Бумагу уже тронуло временем, но можно было отчетливо рассмотреть каждую снежинку, парящую сером небе.
— Откуда она у вас?
— Из архива Ивана. Когда вы уехали, я упросила показать ваши работы. Очень интересно стало, что и как видит такой человек. И еще предчувствие…
Она коснулась руки Корсакова.
— Игорь, это необычная для вас картина, правильно?
Корсаков кивнул.
— Никто не въехал. Даже я иногда не соображу, откуда мне в голову пришло такое.
— Так я и думала.
Мария достала из-под фотографии лист кальки, испещренный карандашными точками и черточками. Наложила на падающие снежинки.
— Видите?
Точки совпали со снежинками. Черточки сложились в угловатые значки.
— Вы эти знаки рисовали?
— Да ничего я не рисовал! Просто… Не могу объяснить. Само собой получилось.
Мария достала из папки машинописный лист. На нем были четко прорисованы все те же знаки.
— На картине некий текст, зашифрованный шифром тамплиеров, Игорь, — прошептала Мария. — Можете мне верить. Завещание Белозерского, о котором я вам рассказывала, написано такими же знаками. Я скопировала текст и попыталась расшифровать…
Корсаков обеими руками уперся в стол. Несколько секунд боролся с головокружением.
— Вам плохо, Игорь?
— Читайте! — сквозь сжатые зубы, процедил он.
«Исполнится срок, и явится Совершенный.
Он сломает печать в ночь на День Всех святых.
И восстанут все силы Ада, и смешаются все силы земные.
Грозе великой быть на Москве.
Братья, внемлите!
Пусть степной лис вновь напьется из Белого озера.
И тогда тот, кто отрекся от Монарха и был готов спасти Монарха,
Обретет силу великую.
Он возьмет в руку Копье Судьбы, покорит Ад, спасет мир человеков
И бросит вызов Небесам.
Внемлите и исполните, братья,
Ибо такова воля Светоносного!»
— Игорь, вы меня слышите?
Мария затрясла его за плечо. В голове горячей жижей плеснулась боль.
— Да, — выдохнул Корсаков. — Что это за бред?
— Это предсказание.
— А я-то тут причем! — простонал Корсаков.
Мария провела теплой ладонью по его щеке. Заглянула в глаза.
— Вы разве не знаете, что такое корсак? Степной лис.
Корсаков уставился на листок, покрытый угловатыми значками. Между строчек шифра шли аккуратные строчки почерка Марии.
«И тогда тот, кто отрекся от Монарха и был готов спасти Монарха,
Обретет силу великую…»
За окном вдруг вспыхнул яркий прожектор. Длинные тени вытянулись на полу.
Они оба разом повернулись.
Сноп света обжег глаза.
Огненный шар прилип к стеклу. Растекся слепящим ртутным свечением. Загустел фосфорной переливчатой каплей на внутренней стороне стекла. Разбух, надувшись дрожащим пузырем, втянув в себя все свечение.
Пузырь жидкого огня, плавно покачиваясь, поплыл по комнате.
— Не шевелись, — прошептал Корсаков.
Молния дрожала в центе кабинета, словно елочный шарик, подвешенный на ниточке.
Резкий электрический свет высветил каждую морщинку и складочку на бледном лице Марии. В расширенных зрачках горели два отблеска яркого огня.
Завораживающе медленно, молния поплыла к парализованным страхом людям.
Корсаков краем глаза заметил, что волосы Марии сами собой вздыбились в дикий начес. Между сделавшимися жесткими локонами трепыхало фосфорное свечение.
Молния прошла мимо них, обдав острым запахом озона и прощекотав по коже колючим озоновым облачком.
Электрический, яркий, как вспышка сварки, свет упал на бумаги.
— Не шевелись! — прошептал Корсаков, уловив судорожное движение Марии.
Сначала густо почернели угловатые значки шифра. Потом сквозь них проклюнулись крохотные язычки пламени. Лист бумаги стал потрескивать, шевелиться и от краев наливаться желтизной. Вспыхнул. В секунду превратился в черную пепельную пленку.
Следом калька сама собой смялась в комок. Вспыхнула бесцветным пламенем. Паутинка пепла рассыпалась в мелкую пыль.
Глянцевый лист фотографии вспучился, пошел черными коростами. Они с треском лопнули, выплюнув языки огня.
Шар задрожал, источая густой озоновый запах и едва слышимый комариный писк.
«Вот и решение всех проблем», — отрешенно подумал Корсаков.