мет его скромной коллекции, разлетались по комнате, со звоном врезаясь в стены, падая в камин, где горело жаркое пламя. Ярость юноши была прекрасна, но она быстро иссякла, а на место утихшей ярости пришло отчаянье. Гирлат, закрыв лицо руками, уселся на широкую кровать, стоящую посреди комнаты, и разрыдался нисколько не стесняясь своих слёз. Да и кого ему было стесняться? Рабыни, единственной целью в жизни которой было удовлетворение его похоти? Она, по мнению принца, даже полноценным человеком не являлась. Так... вещь... но вещь, временами полезная. Утерев слёзы, Гирлат повернулся к ней. Красивая, черноволосая женщина лежала в кровати рядом с ним и не сводила с принца внимательного взгляда карих глаз. На ней не было никакой одежды, а из украшений только три маленьких серебряных колечка - два в сосках и одно между ног. Странная, диковатая мода прокалывать себе гениталии хоть и вызывала у многих праведных людей отвращение к варварским обычаям, но были и те, кто находил в этом некоторый изыск. - Вам плохо, господин? - прошептала рабыня, грациозно придвинувшись к Гирлату и обвив его руку своими, тонкими, изящными ручками. Одно её прикосновение наполняло разум принца похотью и пороком... но ярость всё ещё была слишком сильна, пусть она и ушла куда-то глубже. - Не лезь ко мне, - бросил он, с отвращением оттолкнув от себя рабыню. - Не сейчас! Но женщина и не думала успокаиваться. Встав на колени, при этом так же оставаясь в кровати, она выгнула спину, тем самым выпячивая и так не малых размеров грудь и игриво улыбаясь, прошептала: - Мой господин расстроен отцом? - Я... - в глазах Гирлата мелькнуло удивление. - Откуда ты знаешь? - Я знаю многое, - шепнула девушка, взмахнув чёрными как ночь ресницами, - я знаю вас, господин. - Да что ты можешь знать? - негромко сказал Гирлат, с явным, почти не скрываемым сомнением в голосе. Молодой принц совсем не умел скрывать свои эмоции, и тем более владеть ими. Это забавляло. - Многое, мой господин, - игриво улыбаясь, рабыня прильнула к своему хозяину и прошептала касаясь горячими губами его уха, - я знаю, что он хочет объявить наследником вашего брата. Знаю, насколько это несправедливо по отношению к вам. Знаю, что всё это плоды интриг и предательства... Мысли Гирлата звучали из уст рабыни. Его собственные мысли сладкой патокой капали с её губ и обволакивали пышущее гневом сердце. Да, она знала. Она говорила ему чистую правду. Правду о том, что младший брат, совсем ещё мальчишка, не должен становиться преемником отца только потому, что мать Ирвита жива, а его, Гирлата, умерла многие годы назад. - Шлюха охмурила старика, - шептала рабыня, - опоила его своими ласками, лишила разума красотой молодости и заставляет его отказаться от вас, от родного сына, в пользу этого... - Ублюдка, - прошептал Гирлат. - Ублюдка, - повторила рабыня. - Но ему не отравить эту ночь, мой господин. Пусть ублюдок радуется и хлопает в ладоши, пусть его шлюха-мать примеряет на голову мальчишки корону вашего отца, пусть, мой господин. Пусть этой ночью они радуются, но утро принесёт им истинные плоды предательства. Гирлат резко обернулся и взглянул в карие глаза рабыни, но та, не смутившись ни на миг, спросила: - Вы ведь хотите этого, мой господин? Хотите, чтобы они получили кару за своё предательство?.. - Все они, - выдохнул Гирлат, - пусть все они подохнут! - Пусть все подохнут... - прошептала рабыня, коснувшись губами его шеи. - Пусть подохнут! - крикнул Гирлат, заливаясь безумным смехом, - пусть подохнут! - Пусть подохнут, - вторила рабыня, запустив руку ему в штаны и коснувшись напряжённого члена, - пусть подохнут... Настоящее время. В свете заново разожжённых факелов, Курд чувствовал себя в куда большей безопасности, чем во время пути по тёмной дороге, где, как ему казалось, тени всё ещё скалились ему вслед и тянули свои призрачные лапы, чтобы пожрать его тело... Но теперь он был в родном трактире, свет факелов изгнал тьму, дверь была плотно закрыта на засов, и Курд уже десяток раз мысленно поклялся себе, что не откроет её до самого рассвета, и, казалось бы, сейчас он должен чувствовать себя в безопасности. Должен, но не чувствовал. В основном причиной тому был здоровенный вояка, спокойно сидевший за одним из столиков. Тарот. Изуродованное шрамом лицо, разные глаза - один полностью красный, словно какой-то рубин, а второй белый, затянутый молочной плёнкой, широкий меч, с которого воин неторопливо счищал чёрную кровь... одного взгляда на Тарота Курду хватало, чтобы почувствовать насколько же слабы его желудок и кишечник, а уж когда воин бросал хмурый взгляд в его сторону, Курда словно прибивало к полу и он от страха не мог и вздохнуть лишний раз. Спасение, как это ни странно, казалось ему сейчас едва ли не таким же ужасным как и погибель. - Ты долго тут стоять собрался? - бросил Тарот, вновь подняв взгляд на Курда. - Принеси вина. Трактирщик, чуть было не подпрыгнул на месте, услышав хрипловатый, тяжёлый голос Тарота, но быстро придя в себя, он рванулся на кухню и вскоре появился, держа в руках кувшин с вином и простую, деревянную кружку. Поставив сие богатство на столе перед воином, Курд зачем-то поклонился и отошёл на шаг назад. С любопытством пронаблюдав за подобным представлением, Тарот отложил меч в сторону и налил себе немного вина. Сделав глоток, он поморщился и, поставив кружку, поглядев на трактирщика, сказал: - Как тебя звать? - Курд, - тихо ответил трактирщик. - Курд, - кивнул воин, - а меня Тарот. Так вот, Курд, я тебе одну историю расскажу, - вновь взявшись за меч, он принялся счищать с него чёрную кровь тряпкой, по цвету, уже мало отличавшейся от той самой крови. - Как-то зашёл я в один трактир и попросил вина мне подать, а принесли мне какую-то разбавленную хрень. Я, от такого неуважения к своей персоне, немного осерчал и набил морду тому, кто мне эту муть принёс. Конец. Пауза для аплодисментов рассказчику. - Ч-чего? - пробормотал трактирщик, явно непривычный к подобному говору. - Нормального вина принеси! - рявкнул Тарот, саданув кулаком по столу. - Я... э... - И вторую кружку тащи. Пить в одну морду - дело гиблое. Через несколько минут на столе появился ещё один кувшин. - Так-то лучше, - кивнул Тарот, в один глоток осушив чашку с вином, на этот раз настоящим. Курд тоже не отставал - чтобы унять дрожь в руках ему потребовалось выхлебать две чашки подряд, и только наливая третью, он начал возвращаться в обычное своё состояние. Курд даже набрался храбрости, чтобы задать один единственный вопрос, который почему-то подмял под себя все остальные: - А ты правда слепой? - когда слова сорвались с языка, трактирщик понял, что совершил великую глупость, и уже готовился сорваться из-за стола и бежать куда глаза глядят, но Тарот не стал хвататься за меч, а только лишь хмыкнул, сказав: - Слепой. - Но ты же всё видишь! - возмутился Курд и слова его были весьма обоснованы. Ведь слепец не мог действовать так уверенно как Тарот. - Вижу, - неторопливо кивнул воин. - Но... - Не твоего ума дело, - сказав это, Тарот сделал солидный глоток из чашки и подлил в неё ещё вина. - Расскажи лучше, что необычного у вас тут происходило за последнее время. И предугадывая то, что ты мне сейчас хочешь сказать, нет, о сегодняшней ночи рассказывать мне не надо. Необычное... конечно, даже несмотря на то, что Тарот ему только что сказал, у Курда на языке вертелись десятки, если не сотни вопросов о том, что за чудовище явилось к нему в трактир сегодня ночью, но одного взгляда красного глаза хватило, чтобы мозги трактирщика встали на место и он принялся старательно припоминать, что необычного у них творилось. - Мальчишки говорили - на кладбище кто-то бродит... - Хрень, - махнул рукой Тарот. - Собаки по ночам лают не пойми на кого... - Хрень, - вновь махнул рукой воин. - У мельничихи дитя мёртвым родилось... - продолжил Курд, уже ожидая привычного «хрень», но ответом ему была тишина и внимательный взгляд Тарота. - Только у неё? - Да, - неуверенно кивнул трактирщик. Он-то, конечно, ни о чём подобном больше не слышал, хотя что-то ещё припоминалось. - Значит хрень, - в очередной раз махнул рукой Тарот. - Подожди-подожди, - неожиданно всполошился Курд. - У нас неделю назад жена жреца померла, а ей тоже рожать скоро надо было. - Как померла? - нахмурился Тарот. - Как... как... заболела, кровью харкала, а потом и померла. За неделю иссохла вся и... - А сам жрец? - Да мне откуда знать? - пожал плечами Курд, - мы с ним виделось то раза три в жизни от силы! - Лучше тебе вспомнить, - тихо, почти шёпотом, сказал Тарот, взявшись за меч. - Я... он... э... он кашлял. Да! Помню, он кашлял на похоронах жены! - Дерьма кусок, - выдохнул воин, вскочив из-за стола. Несколько секунд, и Курд вновь оказался совсем один в своём трактире, один, прямо напротив распахнутой двери, через которую выбежал Тарот. *** Тарот не знал, как люди видят окружающий их мир. Даже не догадывался, да и честно говоря, ему было всё равно, ведь сам он видел то, чем являл себя мир на самом деле. Взгляд его красного глаза, того самого глаза, которого коснулась Метка, смотрел куда глубже, чем мог позволить себе любой из смертных. Мир для него всегда отражался красным с