За стеной не смолкали стоны Герики, перемежаемые торопливым бормотанием Лупе. Ветер выл под окнами, как отчаявшийся пес, а в словно бы выстывшей комнатке висело безмолвие. Скользнув взглядом по осевшему на пол Симону, Роман заставил себя шагнуть к столу. Младенец не плакал, не корчился, не двигался, только смотрел пустым, холодным взглядом. Не на эльфа, эльф был ему не важен. И не страшен. Это Роман боялся, только и ужас порой становится облегчением. Когда вытесняет жалость, а жалости эльф-разведчик более не чувствовал, как и стыда, и нерешительности. Он должен найти выход. Должен! Нечисть из сказок чем только не убивали, от зеркальных осколков и молитвы до выкованных в полнолуние кинжалов, но это не сказка… Способа уничтожения Воплощения не знал никто, да и не мог знать — они с Симоном первые и как бы не последние, слишком уж неожиданно все случилось. Сталь этой твари не опасна, а что опасно?
Существо на столе улыбнулось, или это погасла одна из свечей? Эльф поднял брошенный во время ссоры кинжал — изделие, которым могли гордиться староэльфийские оружейники. Кинжал, кстати говоря, тоже не простой. В век Алмаза простых вещей и не делали. Что ж, сейчас все и прояснится. А если не удастся? Тогда оттащить отродье в Тахену, только кто это сделает и как?
— Симон!
Не понимает… Лупе все еще с Герикой… Проклятый! Если браслет темных вызвал преждевременные роды, то кольцо!.. Не потому ли Эрасти его оставил? Роман ударил с размаху. Левой рукой — снимать талисман на глазах… этого эльф не решился. Клинок с ходу влетел во что-то упругое и увяз, пальцы свело холодом, в ушах раздался звон, перемежающийся свистящими воплями, но засветившееся синим острие медленно приближалось к белому тельцу. И оно шевельнулось. Крохотный кулачок сжался, и Роман понял, как болит сердце, — а потом из ничего возникло лицо. Надменное и неимоверно красивое, оно было бы точной копией существа, привидевшегося либеру на болотах, если бы не белесые, полные мглы глаза.
— Осенний! — то ли узнал, то ли понял Роман. — Не ожидал, что тебя… встретят?
Сияющая синева коснулась неправдоподобно белой кожицы, изо рта новорожденного вырвался непереносимый визг. Голову Романа сдавило свитой из холода и крика веревкой, но эльф не разжал онемевших пальцев, продолжая давить на кинжал, не отрывая взгляда от того, кого назвал Осенним. Роман не видел, как в извивающегося младенца, чье личико стало отражением лика из мглы, ударил вырвавшийся из кольца алый, обметанный чернотой луч. Встречное давление исчезло. Сапфировый клинок со змеиным шипением вошел в бледную плоть, и та начала таять, исходя серым паром.
Вот и все. Ребенка нет. Пророчество не исполнится, теперь спать… Михай, война, месть, бегство — все это потом.
— Оборони нас святой Эрасти. — Симон, кряхтя, поднялся и тоже уставился на опустевший стол. — Я, кажется, жив. Как тебе удалось?
— У меня под рукой оказалось нужное оружие. — Роман взглянул на кинжал, который все еще сжимал в руке. Лезвие на две трети словно бы истаяло. — Звездный Лебедь, надо же проведать Герику…
— Я схожу. Отдыхай.
Глава 9
2228 год от В. И. 18-й день месяца Зеркала
Таяна. Гелань
Таяна. Высокий Замок
Регент Таяны проснулся в холодном поту. Ланка, спавшая в эту ночь вместе с супругом, повернулась на другой бок, натянув меховое одеяло на голову. Герцог не сомневался, что жена притворяется. Илана не желала знать, что происходит, и поделом: когда он впервые был разбужен среди ночи и принялся торопливо одеваться, Илана, сев на постели, спросила, что случилось. Сказать правду Михай не мог и в первый раз после венчания повысил голос. Женщина скорчила презрительную гримаску, встала и ушла. Они не разговаривали десять дней.
Супругов помирила необходимость участия в дворцовых церемониях и еще жажда власти и удовольствий. Годой знал, что, пока он побеждает, Илана не будет слишком щепетильной, иначе она не осталась бы с убийцей братьев.
Михай затянул пояс, прицепил кинжал и вышел. Один из троих стоявших на пороге опочивальни стражей-гоблинов, не говоря ни слова, последовал за регентом. Герцог изо всех сил старался не торопиться, но сила, разбудившая его, на этот раз была настойчивей, чем обычно. Годой непроизвольно ускорял и ускорял шаг, пока не очутился в самой старой части замка. Здесь регент остановил стражника и ступил на узкую винтовую лестницу, ведущую на смотровую площадку. Михай всегда задыхался на лестницах, но поднимался почти бегом — призывавший явно терял терпение. Вот наконец и дверь. В лицо ударил промозглый холод осенней ночи.