Не знаю, сколько я шла, — в этом гиблом месте то ли вовсе не было времени, то ли оно почти стояло на месте, но мне когда-то говорили, что идущий осилит любую дорогу. Сначала стало суше, затем начал редеть облепивший меня туман, поднявшийся легкий ветерок принялся рвать его в клочья и вдруг бросил мне в лицо горсть белых цветочных лепестков. Я запрокинула голову — стена отделилась от неба. Там, наверху, радостно сияла радуга! Новый порыв ветра осыпал меня лепестками черемухи, и тут я нашла калитку. Странно было видеть в этой титанической стене обычную дощатую дверцу, каких пруд пруди в мещанских садиках. Я невольно протянула руку, и калитка, ласково скрипнув, приоткрылась.
Я стояла на пороге самого чудесного сада, который только можно вообразить. Там, внутри, не было ни поздней осени, ни отвратительной белесой мглы; там меж цветущих деревьев росла юная трава, над которой кружили золотистые бабочки. Капли росы играли в солнечных лучах, над самой землей проносились, обещая теплый дождь, ласточки, а вдали мелькали фигуры в ярких шелках.
Две женщины заметили меня и поспешили навстречу. Они были непередаваемо прекрасны в своих нарядных платьях. Оставалось сделать один шаг, и я бы стала своей в этом царстве весны и радости, но что-то мешало мне его сделать. Я с наслаждением вдыхала ароматный ветер и любовалась красотой этого дивного места. Нет, я не сомневалась, что меня ждут, что мне здесь рады. Я обрету в саду бесконечное, немыслимое счастье, здесь нет и не может быть ни предательства, ни подвоха, и все равно…
Не знаю, что меня заставляло цепляться за почти позабытое прошлое, уж во всяком случае не желание туда вернуться и не надежда сама не знаю на что… Как это дико ни звучит, проще ни на что не надеяться и никуда не возвращаться.
О своей сгинувшей жизни я помнила лишь то, что она не была соткана из роз, да еще — что мне почему-то завидовали. Впрочем, кажется, это относилось ко всем женщинам нашей семьи… Семьи? Значит, где-то и когда-то у меня кто-то был… Меня заставляют все забыть — не выйдет! Да, наверное, я сопротивляюсь из того самого чувства противоречия, которое раньше некоторых на свет появляется.
Ветер по-прежнему играл лепестками. На блекло-желтой, размякшей от вечных дождей глине они выглядели странно и трогательно. Весна — за стеной, предзимье — под ногами… Легкий выбор. Легкий?
Эта весна была концом всего прежнего, пусть почти забытого, пусть жестокого, но моего, а отрекаться от себя, даже во имя вечного счастья среди фонтанов и мраморных статуй, труднее, чем можно подумать сгоряча. И все равно я бы решилась, ведь блуждать веками в сырых потемках, тщетно пытаясь что-то вспомнить, стократ страшнее, но мне помешали.
Слабый крик, раздавшийся откуда-то издалека, вывел меня из раздумий. Я обернулась, в глубине души радуясь, что с последним шагом можно повременить. Ветер из Сада хоть и не разогнал до конца чертов туман, все же изрядно его потеснил. По крайней мере достаточно, чтобы я заметила бегущую женщину, хотя бегущей ее назвать можно было с изрядной натяжкой. Бедняга скорее ковыляла вприпрыжку, то и дело оборачиваясь. То, что за ней гналось, еще не показалось, но в том, что дуреха потеряла голову от страха, я не сомневалась.
Я бросилась назад, изо всех сил крича беглянке, чтобы та бежала сюда. Женщина услышала и послушно повернула, и все равно мы приближались друг к другу до отвращения медленно. Наконец я ухватила ее за руку, и она тут же на мне повисла. Насколько я успела рассмотреть, это была совсем молоденькая девушка, запыхавшаяся и до смерти перепуганная. Бегать она вовсе не умела, к тому же у нас обеих на башмаках налипли такие комья глины, что мы с трудом передвигали ноги.
Я тащила это чудо за собой, уже понимая, что мы угодили в беду. Мы не сделали и нескольких шагов, как я почувствовала, что за нами и впрямь что-то гонится. Нечто неуловимое произошло с самим воздухом: и так холодный и сырой, он стал почти невыносимым. Даже я начала задыхаться, чего уж говорить о цепляющейся за мою руку дурочке. Расстояние до калитки словно бы росло на глазах, к тому же над нашими головами стал сгущаться туман. Не обычный для этих мест, пусть и мерзкий, а давяще тяжелый и какой-то… живой. Он пригибал к земле, вынуждая лечь прямо в грязь и отбросить самую мысль о движении, дыхании, жизни…
Моя негаданная спутница споткнулась и упала на одно колено, потянув меня за собой, я злобно на нее заорала и заставила-таки подняться. Она коротко всхлипнула, но послушно встала. Я пригляделась, чтобы понять, сколько нам еще бежать, и, к своему ужасу, обнаружила, что калитка медленно, но верно закрывается. Видимо, обитатели этого Эдема раздумали впускать к себе двух растрепанных грязнуль или же не желали связываться с тем, что их настигало…