Год шел за годом. Грэддок рос и радовал мать сходством с ее пропавшим возлюбленным, а деда — ибо старый вогораж стал мальчишке именно дедом, строгим и любящим, — сметливостью и храбростью. А затем их нашла Криза, которой какая-то добрая душа поведала, что мать жива. Отца девочка ненавидела, а норовом пошла не в него и даже не в мать, а в ее дядю, старинного приятеля Рэннока, самого отчаянного из всей деревни.
Когда девчонке сравнялось четырнадцать и папаша приискал ей подходящего мужа, она просто вылезла в окно, прихватив с собой любимого пса и пару хороших боевых ножей, которые ее жирному родителю были без надобности, и отправилась к матери. Радость, с которой ее встретили, искупила годы разлуки, и с тех пор в доме не стихал смех. Правда, отныне приходилось соблюдать осторожность — Криза была слишком хороша собой, да к тому же оставалась наследницей родового состояния, которого отец по Ночному Праву не мог лишить единственного ребенка.
Рэннок, несмотря на свои годы все еще обладавший медвежьей силой, был хорошим защитником, даже если забыть о том, что дом отшельника неприкосновенен. Да и подрастающий брат обещал превратиться в настоящего воина. Кризу из дома одну не выпускали, хотя та стреляла без промаха из лука, могла найти дорогу в кромешной тьме и ходила по горным тропинкам не хуже серны. Рэннок и Грэдда часто ночами обсуждали, как устроить так, чтобы Криза смогла встречаться со своими ровесниками. Восемнадцать для девушки предел; если в это лето ее не сосватать, она так и проживет всю жизнь отшельницей со стареющей матерью. Мальчику легче. Еще год-два, и он сможет поискать свою судьбу с любой ватагой вогоражей, которым нет дела до того, кто ты и откуда, лишь бы был силен и смел.
Но все эти ежедневные заботы отступили, когда ушедший на охоту Грэддок к вечеру не вернулся. Дед утешал Грэдду, говоря, что парень не один, а с Крохом, что, скорее всего, они забрели слишком далеко от дома в поисках дичи и заночевали в лесу. Грэдда, обычно спокойно переносившая отлучки детей, молча плакала. Пришло утро, а об ушедших не было ни слуху ни духу. Криза собралась идти на поиски, дед ее остановил, сказав, что надо ждать еще, ведь они не знают, куда Грэддок пошел, да и, случись что, пес вернулся бы за помощью. Однако к вечеру даже Рэннок понял — что-то произошло, и заявил, что с первыми лучами солнца пойдет на поиски сам.
Они молча сидели за пустым столом, пытаясь отогнать самые невеселые мысли, когда шум и голоса возвестили о возвращении. Грэддок был жив и, пока открывали ворота, даже успел выложить историю всех своих злоключений. Рамиэрля приняли с распростертыми объятиями.
Странно, но и у эльфа все его предрассудки смыло, как накатившая на берег волна смывает написанные на песке дурные слова. Гоблины больше не казались ему ни отвратительными, ни страшными. Правда, Творец сотворил их уродливыми, но ведь не телесная же красота спасает мир, а ум, мужество и благородство.
Рамиэрль понял, что он может быть откровенен со своими хозяевами. Тщательно подбирая понятные старику слова, он рассказал, что мог. Конечно, о многом пришлось умолчать, в противном случае пришлось бы объясняться неделю, но эльф сказал достаточно, чтобы старый вогораж надолго задумался.
— Гость, — наконец изрек он, — то, что ты говорить, есть беда для вся земля. Я знать, как глупый старый жрец хотеть беда. Те, кто пришла вниз, такая же. — Рэннок покачал седой головой. — Они не понимать, что играть для смерть. Их надо держать.
— Ты прав, почтенный. — Эльф даже не заметил, что говорит с гоблином уважительнее, чем с Примеро. — Я прошу тебя объяснить мне дорогу через ваши горы. Для того чтобы помочь тем, кто сейчас сражается, я должен найти одно место… — Эльф запнулся, не зная, как объяснить, что он ищет, но этого было и не нужно.
— Древний место, да, — торжественно кивнул Рэннок; как и все гоблины, он был склонен к патетике, — такие есть. Есть хороший место. Есть очень плохой, если ходить туда. — Он махнул рукой куда-то на север. — Там много зло. Ты ищешь там, где зло прекратить. Надо идить вверх. Затем вниз. — Рэннок задумался, затем черные глаза радостно блеснули. — Я понимать, что мы делать! Криза!
Чернокосая девушка, сидевшая в углу и что-то торопливо плетущая из кожаных ремешков, вскинула гладко причесанную головку.
— Эгхо, куэрх?[11]
Сумерки стали ночью, а они все ждали. Наконец кусты расступились, и на серебро поляны выпрыгнул Преданный. Умей рысь говорить, и то она не могла бы яснее объяснить, что преследователи близко. Астен легко вскочил и помог подняться Герике. Торопливо обнял, первый и последний раз прикоснулся губами к губам, быстро расстегнул подбитую белым мехом куртку и вытащил висящего на цепочке серебряного лебедя.