Итак, на самом деле мы просто не в силах понять, сколь доблестное сердце скрывалось в немощном теле этой маленькой женщины, которая совсем недавно, в наши дни, показала, что значит подлинное мужество. Показала, как бороться с устоявшимся порядком вещей, с миром, который внутри тебя. Ведь, по словам аввы Исаака Сирина, мир есть совокупность страстей[111]. Показала, как бороться с невидимыми врагами, бороться изо всех своих сил, духовных и телесных, умирать и воскресать уже здесь и сейчас.
* * *
Одна монахиня, знакомая с Тарсо, рассказывает: «Когда мы пришли в первый раз, она начала говорить нам юродивые вещи, употребляя иногда и неподобающие слова, чтобы мы потеряли к ней почтение, которое у нас было. Юродивые так обычно и поступают. Так она принялась с нами разговаривать и в следующий наш приезд, но когда увидела, что мы не придали этому никакого значения, ничего подобного больше не говорила. Тогда я ее спросила:
— Тарсо, как нам возлюбить Христа?
Она начала осенять себя крестом и говорить, повторяя:
— Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Разве это не любовь? Разве это не любовь? Что тебе еще нужно, это ли не любовь?
Когда мы вернулись в наш монастырь, я принялась говорить Иисусову молитву устами. Было лето, и горло мое пересохло. Тогда у меня промелькнула мысль, не выпить ли мне немного компота. Но, с другой стороны, что это будет тогда за подвижничество?
Через пятнадцать дней мы снова приехали к Тарсо, и, как только она меня увидела, сразу сказала:
— Внимание и молитва! А как говорят в народе, слишком много “Господи, помилуй” и Богу надоедает — если человек не достигнет последней глубины смирения.
И добавила:
— А когда у тебя пересыхает в горле, можешь выпить немного компота».
* * *
Но и родственники Тарсо, когда-то считавшие ее больной, видя ее удивительный духовный рост и чувствуя благодать, исходящую от нее, приходили к ней, чтобы получить помощь и утешение. Племянница Тарсо рассказывает: «Ее внешний вид превосходил все границы смирения. Она хотела, чтобы и мы, ее родственники, испытали смирение на собственном опыте. Так, однажды, когда мы к ней пришли в гости, мы не нашли Тарсо в ее домике. Мы спросили, не знает ли кто-нибудь, куда она пошла, и одна монахиня сказала, что, может быть, мы ее найдем на берегу моря. Мы отправились к морю и нашли ее на берегу, в маленькой таверне. Она сидела за столом и ела жареную хамсу. На нас произвело большое впечатление то, что, с одной стороны, она пришла есть в таверну, где было много народу, ведь она жила столь подвижнически и была так бедно одета, что была похожа в черной одежде на самую нищую монахиню. С другой стороны, мы недоумевали, почему ее не прогнали, ведь ей было не место среди этих хорошо одетых людей. Однако ее не только не выгнали, но и когда она заплатила какие-то копейки за свою еду и я пошла к хозяйке таверны доплатить за нее, та не согласилась взять у меня деньги, потому что считала посещение Тарсо благословением для себя. Я поняла, что ее там знали, поскольку хозяйка сказала, что Тарсо заплатила ту же самую сумму, которую дала много лет назад при первом своем приходе туда. Но вершиной этой истории стало следующее. Когда Тарсо поднялась, чтобы уходить (а мы, вместе с ее сестрой и племянницами, сидели рядом), она во всеуслышание сказала: “Это моя сестра и мои племянницы”. Она это сделала, наверное, для того, чтобы ощутили смирение и мы. Ведь нам, хорошо одетым, в тот момент стало стыдно: мы подумали, что люди скажут, будто мы о ней, столь бедно одетой, совершенно не заботимся. Моя мать посылала ей ткань, чтобы она себе что-нибудь сшила, поскольку умела это делать. А Тарсо специально делала себе грубую и нелепую одежду, чтобы выглядеть нищенкой».
* * *
Больше всего ей нравилось, когда над ней насмехались. Но однажды она спросила сестру Марину:
— Почему сестры называют меня безумной?
Та, естественно, ответила:
— Потому что ты делаешь безумные вещи, говоришь грубости и тебя не понимают.
— И в чем же моя вина? Что мне делать?
— Разговаривай прилично и разумно.
Ответ Тарсо был полон глубокого смысла:
— Хм... Мне это невыгодно.
* * *
Когда у Тарсо зажили ожоги, племянницы забрали ее из больницы и привезли в ее смиренный дворец. Тарсо чувствовала себя перегруженной вниманием и почитанием, которое она встретила в больнице. Подойдя к своей каливе, она не вошла внутрь, но несколько дней оставалась снаружи под открытым небом, на сильном холоде. Зима тогда была очень суровой[112]. Прошло немало времени, прежде чем она наконец вошла в свою каливу. Одна сестра спросила ее, почему она так поступила, и Тарсо ответила:
111
См.: «Слово мир есть имя собирательное, обнимающее собою так называемые страсти». Преподобный Исаак Сирин. Слово о благодарности к Богу // Слова подвижнические. СТСЛ, 2008. С. 35.
112
В Греции зима считается суровой, если температура воздуха часто опускается до 0 градусов.