Я ей сказала:
— Тар со, как мне строить дом, если у меня нет денег?
И она мне ответила:
— У меня есть много денег в доме Владыки, у меня там — миллионы. Сходи туда и возьми, там их много».
* * *
Тарсо действительно была аристократкой духа. Она царствовала прежде всего над страстями и могла уже переносить боль, молиться и освящать себя, доставляя тем самым благо всем христианам. Ее внутреннее величие мог легко заметить любой, кто приближался к ней с открытой душой. Впечатление, которое она произвела, когда принимала нас после возвращения из больницы, сидя на лавке в своей келье, было таким же, как и у сестры К., которая так вспоминает о Тарсо: «Царица, сидящая на троне. Более царственная, чем любая царица, — такое величие!» Это царственное сияние аскетического образа Тарсо, светившее сквозь ее лохмотья, помогало осознать, что представление о достоинстве у мирского человека с его общественными добродетелями кардинально отличается от понимания достоинства святыми отцами.
Мирской человек очень беспокоится о собственном достоинстве. Даже самого простого человека волнует вопрос: «Ты меня уважаешь?» Оскорбленное чувство собственного достоинства толкает людей на всевозможные преступления. На алтарь «чести» приносится в жертву человеческая жизнь. Разумному человеку непостижимо, как можно не хотеть, чтобы тебя уважали, как можно не волноваться, если тобой пренебрегают или бесчестят тебя.
Этой логике «жить так, чтобы люди тебя уважали» святоотеческий человек противопоставляет свою радикальную и безумную для мирского ума логику. «Пей на всякий час поругание, как воду живую... как мед и молоко... Усердно пей поругание, как воду жизни, — от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очищающим от блудной похоти; ибо тогда глубокая чистота воссияет в душе твоей и свет Божии не оскудеет в сердце твоем»[114].
* * *
Да, нам, мирским христианам, трудно постичь благодатную глубину таинства бесчестия, очищающее человеческую душу от терний гордости, блуда и бесстрашия перед судом Божиим, от которого зависит наше вечное будущее.
Напротив, мы, вроде бы добрые христиане, часто идем на подмену в своей душе: призвание от Бога жить по подобию Божию[115] подменяется передаваемыми по наследству внутренними побуждениями искать и укреплять внешний образ самих себя согласно бесовскому наущению будете как боги[116]. Кто же не хочет стать как бог уже здесь и сейчас?
Безусловно, такое для Тарсо было немыслимым делом и ядовитым искушением, из-за которого она иногда метала громы и молнии.
* * *
«Когда Тарсо лежала в больнице с ожогами ног, я посетила ее — не только из чувства долга, но и потому, что очень сильно любила ее. Глаза Тарсо, лежащей на больничной койке, почти всегда были закрыты, чтобы ее ничего не отвлекало от погружения в молитву. В какой-то момент ее соседка по палате, лежащая рядом, сказала мне:
— Эта бабушка очень забавная. Она мне сказала: “Ты уже выздоровела, тебе нужно отправляться домой, иначе ты потеряешь своего мужа”.
Очевидно, Тарсо получила некое извещение о муже своей соседки, но та говорила о словах Тарсо со смехом. Я очень тихо сказала этой женщине, что ей не следует недооценивать слова Тарсо, потому что она — не обычная старушка, но самая настоящая святая.
Тарсо, до этого спокойная, внезапно метнулась на кровати, как раненый зверь, обрушив на меня жгучие укоры:
— Отправляйся домой, к своему мужу и детям! Что ты явилась сюда беспокоить меня?!
Хотя я и хорошо знала Тарсо, но все же расстроилась, и мне пришлось быстро покинуть больницу.
Прошло некоторое время, прежде чем я приехала к ней в ее каливу. Увидев меня, она посетовала:
— Давно тебя не было.
Я ответила:
— Но я тебя не забывала и думала о тебе.
А Тарсо заметила:
— Вы думаете обо мне необдуманно!
Так она намекнула на мое поведение в больнице».
Для Тарсо было необдуманностью любое признание ее подвижнической добродетели. И не только необдуманностью, но и совершенно неприемлемым искушением, ибо оно духовно окрадывало ее, лишало духовных сокровищ смирения, которые она собирала для небесных хранилищ с таким подвижническим трудом, с таким пролитием крови. Часто она, протестуя, говорила:
— У меня было три чемодана со многими миллионами. А вы тут приходите и забираете их у меня. Зачем вы это делаете? Почему вы у меня их крадете? Мы что, вместе их заработали?
114
Преподобный Иоанн Синайский. Слово 4. О блаженном и приснопамятном послушании. Гл. 85 // Лествица. СТСЛ, 2008. С. 75.
115
См.: Быт. 1, 26-27. Имеется в виду известное святоотеческое толкование на рассказ книги Бытия о сотворении человека: создание человека было задумано по образу и по подобию Божию (И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему. Быт. 1, 26), но сотворен он был только по образу Божию (И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его. Быт. 1, 27). Согласно святым отцам, из этого следует, что подобие Божие Адам должен был приобрести своими усилиями: «Одно мы имеем в результате творения, другое приобретаем по своей воле. При первоначальном творении нам даруется быть рожденными по образу Божию; своей же волею приобретаем мы бытие по подобию Божию... Ведь по образу я обладаю бытием существа разумного, по подобию же я делаюсь, становясь христианином» (Святитель Василий Великий. Беседа первая о сотворении человека по образу // Творения в двух томах. Т. 1. М., 2012. С. 441). См. также: «Всякое разумное естество — по образу Божию, но только одни благие и мудрые — по подобию Его» (Преподобный Максим Исповедник. Главы о любви. 3, 25 // Творения. Кн. 1. М., 1993. С. 124).