Мы, апостолы, пишет апостол Павел к коринфянам, всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей[124].
* * *
Как говорит апостол Павел, мертвость Господа Иисуса открывается в теле и тленной плоти как новая жизнь, жизнь Иисусова. Это значит, что сияние новой жизни во Христе Иисусе, которая затеплилась в душе подвижника, озаряет и его внешний облик, и вообще всё его тело и душу.
Эти слова апостола Павла, какая бы духовная глубина ни заключалась в них, говорят о том, что эта новая жизнь всегда заметна и во внешнем человеке. Но Тарсо желала сокрыть эту заметность своим юродством. И похоже, у нее это получилось вполне убедительно.
Не только малосведущие, но и сознательные христиане зачастую не могли поверить, что эта, как им казалось, грязная и плохо одетая старуха была настоящей подвижницей во Святом Духе. Однако подлинность евангельской подвижнической жизни Тарсо была явной для тех, кто ее любил и имел духовные качества, позволяющие, невзирая на ее лохмотья, видеть в ней «сидящую на троне царицу, более царственную, чем любая царица».
* * *
Однажды Тарсо беседовала со святогорским монахом, который спросил ее:
— Какой путь привел тебя сюда, на это место юродства?
И Тарсо ответила:
— Да какой там путь, друг ты мой? Работа. Я была в миру и умирала. А потом — работа, работа... И как же ты думаешь, брат мой, я пришла сюда? По пути, который проложили божественные отцы. Я умерла для мира, отдала свою жизнь Христу, и с тех пор — работа, работа...
* * *
Слова «работа, работа» имели, конечно, скрытый смысл. Они означали постоянное умерщвление ветхого человека. Это достигалось такими поступками и переживаниями[125], которые уничтожали все то греховное, что угрожало вернуть Тарсо к «дружеским» связям с ветхой самостью, к страстям ветхого человека. Из опыта битвы со своей самостью Тарсо знала, что, как говорят святые отцы, «страсти легко возвращаются»[126] и что «лукавая душевная страсть никогда не стареет»[127], если ее не умертвить навсегда.
* * *
В образе жизни, который избрала Тарсо, осуществлялись слова Господа, сказанные преподобному Силуану Афонскому: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся»[128].
Святой Силуан, исполняя эту заповедь Господа, осознал необходимость непрестанно молиться об умерших, пребывающих в аду. В его душе при этом загорелся огонь любви к усопшим[129].
И Тарсо с самых юных лет, в течение всей своей жизни, любила усопших, мучающихся в аду, и живо беспокоилась о них, не скрывая этого.
«Часто Тарсо нам говорила, сильно напрягая свой слабый голос:
— Дыра, сестры мои! Пробейте дыру, сестры! Там, внизу — души, много душ, отсюда до туда внизу (и она показывала в сторону моря). Множество! Самые разные, отовсюду, в самых глубинах ада. Им плохо, и мы должны им помочь. Люди всякого рода: депутаты, пастухи, сапожники, торговцы. Это не шутки, их души просят глоток воздуха, просят покоя.
Так она побуждала нас молиться о душах усопших».
Многие гости слышали от нее такой призыв:
— Вот здесь, внизу, копайте землю, здесь души, которые кричат. Выньте эти большие камни. Копайте здесь, дайте им больше места, этим душам тяжело! Они пропадут, если мы их не вытащим... Хотя бы одну дырочку им открыть, чтобы они смогли дышать... Ты мне поможешь, сестричка?
Любовь Тарсо к усопшим и беспокойство из-за их мучений в аду связывали ее со страной умерших и давали возможность вместе с ними переживать адские мучения. Она держала, как и преподобный Силуан, свой ум в царстве ада, стараясь увидеть там и саму себя. Тем самым умерщвление своей самости происходило на двух уровнях: в стране мертвых и в стране живых, то есть в жизни юродивой Христа ради — ведь сюда ее привез катафалк.
* * *
Отношение Тарсо к усопшим было подлинным, во Святом Духе, сошествием во ад. Для нее это были не просто эмоции. Это сошествие было подражанием сошествию во ад Христа, только искупительное значение его было иным. Христос проповедует в аду Евангелие спасения. Тарсо же проповедует живым «благую весть ради усопших», любовь к усопшим как непрестанную память смертную.
126
Преподобный Иоанн Синайский. Слово 3. О странничестве. Гл. 7 // Лествица. СТСЛ, 2008. С. 37.