Белая перчатка взяла бумагу из рук Боганчика, развернула ее и поднесла к блестящему козырьку. Подержала, потом вернула Боганчику, повиснув у самой его головы, ждала, пока он положит бумагу обратно. Потом вдруг опустилась вниз и, подскочив вверх, ударила Боганчика по щеке.
— Скотина. Это реквизировано нашими солдатами.— Белая перчатка уже счищала пыль с кобуры.
Боганчик стал белым, как ячмень у дороги.
— Я с тобой поговорю! — Белая перчатка отстегивала кобуру.— Обманывать? Бандит!
Боганчик вдруг закричал во весь голос — даже вздрогнула кобыла в оглоблях:
— Я не бандит!.. Не бандит я! Они все скажут,— махнул он рукой назад.— Немцы меня старшим поставили, они все подтвердят.
Боганчик весь с головы до ног дрожал, стал будто ниже, словно ушел в землю. Застонал и затих, глядя на перчатку, которая доставала из кобуры маленький черный пистолет. Потом снова закричал, ухватившись руками за вожжи на Таниной телеге. Таня слышала, как он часто дышит и трется спиной о ее мешки.
Белая перчатка быстро достала пистолет, будто вышелушила из стручка фасолину, сжала его и поднесла к Боганчиковой груди.
Боганчик как стоял, так и упал на колени.
Таня боялась смотреть на него. Взглянув на Панкову телегу, она увидела прижавшуюся к лошадиной шее Насту.
Немец отступил назад, к мотоциклу, и, вытянув длинную руку, наставил пистолет в голову Боганчика.
— Знаем мы, кто вы такие. Но ты, скотина, отвечаешь за обоз. Встать! — крикнул он, даже подскочила на его голове утка с задранным хвостом.
Белая перчатка тотчас же ловко сунула пистолет в кобуру и снова взметнулась вверх. Плясь — послышалось на дороге. Затем взмахнула другая: чвяк... чвяк... — будто во что-то мокрое. Тане показалось, что это курица, вскочив у них дома во дворе на забор, била крыльями. Боганчик, упершись спиной в Танину телегу, стонал сильно, как лошадь; махал руками перед собой — оборонялся; потом снова упал на колени в песок. Голова у него не держалась — свесилась на плечо, будто маковка на сломанном стебельке.
— Встать! — Утка с задранным хвостом снова подскочила на голове у немца.
Встать Боганчику помог Махорка — подхватил под мышки; он был ближе всех к Боганчику.
Тане стало жарко. Опираясь руками на мешки, она чувствовала, что и мешки горячие, будто их вынули из печки. Снова запахло с дороги от мотоцикла жженой резиной и начало тошнить.
Она легла на мешки. Немца не было видно на дороге: его заслонил Боганчик. Она слышала только скрипучий голос:
— Поедете по шоссе. В лесу могут быть бандиты!
Когда Таня снова поднялась на локте, немца возле телеги не было: он отошел к желтому камню на дороге, что лежал сзади у самых его ног, стоял, стягивая с рук белые перчатки и сплевывая на дорогу.
Она подумала: «Где же Боганчик?» Увидела потом, как тот бежит серединой дороги к своему возу, раскидывая ноги, согнувшись, доставая руками до самой земли. Черная кепка в его руке, круглая, как сковородка, кажется тяжелой. Зашевелились у своих возов мужики, зафыркали лошади, звякая удилами.
— Бери вожжи, девчина. За Панком держись, не отставай! — кричала Наста со своей телеги.
Немец стянул с рук перчатки, заткнул их под ремень и достал маленькую коробочку. Вынул из нее белую папиросу — Таня такой никогда не видела,— поднес ко рту и стал смотреть на Боганчика: тот что-то кричал мужикам, засупонивая хомут.
Позади на возу замычал Янук, сильно, как мычал в деревне на улице, когда хотел, чтобы его услышали.
Таню будто подкинуло на возу: Янук, погнав коня и свернув на песок, объезжал ее. Она не знала что делать: впереди стояли все подводы. Когда Януков конь, захрапев, остановился посреди дороги, Таня увидела, что Янук заерзал на возу, вытянув вперед руку — к немцу. Немец стоял теперь у самого его воза и, не спуская с Янука глаз, прикуривал маленькую папироску от блестящей желтенькой машинки. Таня догадалась: Янук показывал, чтобы тот подошел к нему — к его телеге. Немец уставился на Янука и, вынув изо рта папиросу, хлопал и хлопал глазами — не знал, видимо, чего тот от него хочет. Янук снова замычал и зашевелил губами, поднимая и опуская за козырек кепку, будто хотел ее снять и не решался. Потом отчетливо, словно что-то вспомнив, сказал, показывая пальцем на грудной карман немца, под которым висел крестик:
— Курить... т-т-вою м-мать...
И опять замычал — протяжно, с натугой. Пыхал ртом и гладил себя рукой по груди; его спрятанные глубоко подо лбом глаза расширились и заблестели, растянулся в улыбке и стал широким, во все лицо, беззубый, пустой рот. Янук, казалось, сползет сейчас с мешков на дорогу — так он наклонился вперед.