Откуда-то пахло дымом, подгоревшими сосновыми ветками; впереди, в ольшанике, по камням шумела река.
Насту позвали мужики. Алеша сполз с мешков на сухую траву.
Поднялся ветер: в ольшанике на берегу реки шелестела листва. Там, где закатилось солнце, небо у самой земли стало белым, как снег. Далеко на востоке над лесом стлалась черная туча, там собирался дождь.
Алеша вспомнил где они: позади за подводами стояли липы, закрывая все поле. Высокие, старые, они росли в конце Завишина около сада. Раньше здесь был молочный пункт. Они с отцом привозили раз сюда молоко. От дома сюда двенадцать километров. Теперь на этом месте стлался по земле дым. За садом Алеша увидел деревню — белые печи. Печи торчали на огородах у заборов как-то очень близко друг к другу, и их было много.
Все подводчики сошлись у Таниного воза и молча глядели на огороды. Там стояла тишина: не скрипнут ни ворота, ни журавль у колодца. От сада на печи падала длинная тень; начинало темнеть, и печи становились еще более белыми, будто их выбелили перед праздником.
— На ту сторону. В лес. Стоим на виду,— заговорил Махорка, показывая кнутом за реку.
Захрапел впереди Боганчиков жеребец — видно, почуял воду. Заржала Панкова кобыла, огибая Махоркин воз и направляясь к реке: давно была непоена. За кобылой побежал Панок.
Было слышно, как кричал Боганчик:
— Но-но... Дохлятина...
Боганчик, натягивая вожжи, приседал до самой земли, будто мучился животом. Потом вскочил на мешки. Алеша услышал, как жеребец ступил в воду передними ногами и снова закричал Боганчик.
Жеребец шел прямо, задрав голову, и вдруг словно провалился в яму. Телега скрылась из глаз; виден был только сам Боганчик, стоявший на мешках. Жеребец пил, захлебываясь, потом пошел дальше в воду. Посреди реки вода дошла ему до брюха. Боганчик стоял на мешках, вытираясь рукавом. Дойдя до того берега, жеребец остановился и, нагнув голову, снова начал пить...
— Брод ищите. Стоят как вкопанные. Не видите, что яма? Мешки подмокли. Куда теперь с мокрым зерном? Брод ищите.— Боганчик вертел головой, высматривал брод.
— На старую ольху почему не взял? Не знал, где брод? — Махорка теперь разговаривал с Боганчиком через реку, размахивая кнутом.— Штаны не мог скинуть. Надо было самому пройти на тот берег.
Боганчик начал дергать жеребца за вожжи, не давая пить.
— Лопнешь, падла!..— закричал он неизвестно на кого: на Махорку или на жеребца.
Махорка, закатав по колено штаны, полез в реку — повел Сибиряка за уздечку, наискось держа на старую, без верха ольху, стоявшую на другом берегу, объехал яму, в которую провалился Боганчик. Вода Махорке не доставала и до колен.
За Махоркой, обнажив икры, повел за гриву свою кобылу Панок. Оглядывался назад, боялся, наверно, что съедут мешки.
— Что рты раскрыли? Нянька нужна всю дорогу? — Теперь Боганчик командовал Алешей.
— Не кипи. Остудим. Вода холодная —жар как рукой снимет,— снова разозлился на Боганчика Махорка.— Сам рожь намочил. Шкуру свою намочил, чтобы не загорелась.— Мирон вдруг заговорил заикаясь, как Панок.— А деревня, знаешь, сух-хая.
Боганчик вдруг присмирел. Уцепившись за чересседельник, он перебирался по оглобле, чтобы спрыгнуть на берег: боялся намокнуть. Ворчал:
— Кому нужно мокрое зерно? Немцам? Оно им и сухое-то было не нужно, коль они всю деревню собрались сжечь! Ямы им нужны были, чтобы люди ямы открыли. Да что там есть, в ямах? Пусто в деревне, хоть шаром покати.
— Так, может, и мне обернуть воз в реку? Может, и всем? — Махорка, нагнувшись, зачерпнул горстью воды и брызнул себе в лицо. Лоб и щеки у него были красные.— Герой... Он один немцев собирается голодом морить. Мы только кормим. Но-о...— Махорка стеганул коня по спине и кнутом и вожжами. Потом, отвернувшись, крикнул Алеше: — Заснул на берегу? Наста поведет Танину кобылу. За Паном. А ты пускай своего коня за Януком.— Сам — на Буланчика и кнутом его.— Смотрите... Застигнет в реке темнота... И держитесь за мной. На сухую ольху идите. Там берег ниже. Вон Боганчик из ямы никак не вылезет. Край ямы срывать придется. Но-о...
Сибиряк кидался в стороны, было слышно, как трещат оглобли.
— И не стойте в реке. С берега поите. Колеса посредине заносит. Песок гонит. Не выедете. Погляди, Пан, Таню. Девчина высоко лежит на возу.
Махорка замолчал, упершись руками в мешки — подталкивал.
Алеша хотел привязать коня за Янукову телегу, но Янук махнул ему рукой, показал: конь не боится воды, пойдет сам.
Когда Алеша сел на Настину телегу, Наста уже входила в воду, ведя Танину кобылу. Алеша, увидев, что тронулась с места Янукова телега, сразу дернул за вожжи: боялся остаться один на берегу. Буланчик осел назад, и Алеша, сжав в кулаке вожжи, стал крутить ими над головой, как крутил каждый раз, когда упрямился свой конь.