— Дети, марш домой... Нашли забаву... — заговорила во дворе мать, озираясь на улицу.— И никуда не отходить от хаты.
На Корчеватках утихло, потом снова начали стрелять.
«Немцы идут из Долгинова... — подумал Алеша.— Через Вилию».
Глянул снова на Вандю, она сидела в картофельной ботве на подогнутых ногах. Отвернулась от него, смотрит через забор на лог, поправляя обеими руками косу. Молчит, вздрагивая.
Он догадался, что она упала на камни, и подбежал к ней.
Над сараем в серое и холодное небо снова взлетела ракета. Зеленая и тусклая, она погасла над самой крышей. И сразу перестали стрелять.
Алеша оперся локтями на мешки, огляделся: было уже темно. Они стояли в лесу. Где-то впереди разговаривали мужики.
— Где это могло быть? — спрашивал у кого-то Панок.
— Где-то на шоссе... Видишь, правее моховины, в прогалине.— Черт его, Мирон, знает... И Тартак в той стороне,— говорил Цанок.
— Тартак левей, ты что? Вон где месяц взошел, там и Тартак.
— А ракеты как раз там и были. Едем... в божий свет... А вдруг н-немцы? — Панок начал заикаться.
— А может, это и не ракеты? У вас уже в глазах...
— Да нет, Наста. Еще не ослепли. Кто это храпит там сзади на весь лес?
— Хлопец храпел. Не слезает с воза.
— Спит всю дорогу. Вот сон напал. Гляди, баба, волки съедят в лесу. Виновата будешь.— Махорка засмеялся.
— Помолчи, Мирон,— отозвалась Наста.— А Иван где?
— Впереди. Около жеребца на дороге.
— Зови сюда. Чего стоишь?
— Оно, Наста, само так получается. И у Боганчика и у нас. Сунься лесом черту в зубы. Ночь. Ракеты тоже не дети пускают. Не сходишь же, не поглядишь... Стреляли — нет, кто слышал?
— Я не слышала. И так от стрельбы за день голова болит. Телеги еще барабанят...
Наста позвала Боганчика. Тот сразу отозвался — был близко, шел сам к ним. Подойдя, показал рукой на прогалину в лесу:
— Ракеты. Видели? На шоссе где-то.
Все притихли; фыркал только впереди Сибиряк — сошел с дороги и щипал траву.
Алеша увидел, что впереди «ад дорогой, как раз возле прогалины, взошла луна. Светит двумя круглыми краями, должно быть из-за дерева. Где-то в той стороне вспыхивало небо, как от далеких молний. Поднялся ветер, подул вдоль дороги, отогнал мошкару, которая лезла в глаза,и снова утих.
Дорогу позади, откуда они приехали, скрыл туман, подполз к возам, завесив прогалину как полотном. Над ней вспыхивало и вспыхивало небо. Вокруг луны над самым лесом небо было желтым; выше стоял большой белый круг — к ветру и к беде.
Опять полезла в глаза мошкара, липла к щекам. Алеша провел рукой по ногам и почувствовал, что руки стали мокрыми. Видно, голени все в крови от укусов.
Алешин конь стал обходить Янукову повозку, пробовал достать сухую траву из канавы у дороги. Позади шел и Настин Буланчик.
— Чего ждем, мужики?
— Пусть хоть немного отдохнут кони, Наста. Голодные.
— Светать скоро начнет, Мирон. Не успеем.
— Кони пили в реке. После воды конь слабеет. Вот станут, тогда что делать? А назад — налегке, тогда и погоним.
— Мошка заедает. Не догадались взять из дому постилку на ноги.
— Живы, Наста, и ладно. Мошка нам не страшна.
— Живы... Из деревни выпустили, так в реке перебили бы. Хорошо еще, что никого не задело.
— Бог еще, видно, есть...
— Смотри, Пан, лучше за конем. Бо-ог...— передразнил его Махорка.— А ты, Иван, что молчишь?
— Пойду и я к жеребцу. Кони, как -и люди, есть хотят.
Алеша почувствовал, что -и ему хочется есть. Он не помнил, когда ел. Кажется, вчера вечером в Корчеватках.
— Знаешь, Наста,— снова заговорил Махорка, позвякивая в кармане кресалом: хотел, видимо, закурить.— Если ехать, то только лесом. На Тартак... Вблизи немцев я не боюсь. А на шоссе как пальнут издалека. Ночь... Напоремся нечаянно. В лесу же ночью они сидеть не будут?
— А если партизаны...
— Ты уж, Наста, и партизан боишься.
— О-хо-хо... Партизаны, партизаны...
— А чем они могут помочь? Деревня у волка в зубах. Не вырвешь.
— Партизанам легче. У них есть чем стрелять.
— Трудно, Наста, и партизанам. Видела, Сколько на Двиносу машин перло?..
— Сама, Мирон, знаю. Внутри все дрожит. Дети дома...
Махорка на этот раз ей не ответил; замолчала и Наста.
Алеша заметил, что мужики притихли, прислушиваются к чему-то, стоя у Янукова воза. Гудело в конце прогалины над Тартаком, где тускло светила из-за леса луна. Гудело глухо, будто шумел за болотом лес. Алеше показалось, что гудит и под землей; земля дрожит под колесами, под ногами у людей и у коней...
Вернулся к Янукову возу Боганчик.
Над прогалиной в лесу посветлело — выше поднялась луна,— и Алеша увидел, что мужики стоят, задрав головы.