Уже на Борках, в ельнике, Панок подумал, что корова, наверно, отдышалась, пока его бил кашель, и потом сама выбралась на сухое. Корове нет цены...
В ельнике он увидел людей. Сбившись в кучу, они поглядывали в сторону болота: впереди всех была Верка с ребенком на руках; остальных детей не было видно.
Когда корова, насторожившись, замычала, он встрепенулся; должно быть, корова узнала Верку — глядит вперед, задрав голову и облизывая языком ноздри. Он хотел крикнуть Верке: почему они идут назад? — но вдруг увидел, что все замерли, стоят, глядя на него. Жмутся друг к другу, сбиваясь еще больше в кучу. В сторону болота бежала только одна Верка, держа на руках ребенка — прижимала его к груди, прикрывая подушечкой. С головы у нее съехал на плечи белый платок, и рассыпались волосы. Она что-то кричала Панку, оглядываясь, но он ничего не слышал.
Когда, рванувшись к Верке, снова замычала корова, близко, за Борками на лесосеке, чиркнули из автомата, будто там сломали сухое дерево.
«Немцы...— встрепенулся он.— Идут с лесосеки».
На руках у Верки надрывался ребенок, она прижимала его к себе, чтобы не было слышно крика.
Снова замычала корова, потянув из рук повод — рвалась к Верке.
— Воло-о-дя! — крикнула Верка уже недалеко от него.— Люди... Постреляют всех...
Стреляли теперь ближе, возле кладок. С двух сторон: из Корчеваток и где-то с Вилии,— видно, отстреливались партизаны, отступавшие из-под Камена, где они все эти дни держали оборону.
Панок подумал: все дальвинцы здесь. Вся деревня.
Снова замычала корова, и что-то закричала ему Верка.
Он выпустил из рук поводок и забежал наперед коровы.
Топор был за спиной, и Панок вытаскивал его из-за пояса обеими руками.
Корова шевелила ушами, задирала голову и смотрела туда, где были люди. Он увидел ее глаз, темный, большой, и рога, закрученные наперед.
Панок ударил обухом между рогов изо всей силы.
Корова осела на передние ноги, будто споткнувшись, потом вскочила и начала крутиться на одном месте, как слепая.
Второй раз он тоже ударил между рогов.
Потом стоял, держа топор в руке. Корова лежала на боку, выпучив живот, черный от грязи и ів мелком зеленом листе, которым была присыпана вода в кринице.
Позади него стояла Верка с малышом на руках; поодаль были люди — вся деревня: он хорошо видел их.
Его схватил кашель; .топор выпал из рук и стукнулся о твердую землю возле коровы.
Стало холодно, и Панок подтянул ноги.
Впереди белела дорога, будто густо запорошенная осенним инеем, когда он ложится на сухую землю. Конь ступал по песку — не стучал ногами; шуршал под колесами гравий; где было тверже, гравий трещал, засыпая колеса.
Дорога в этом месте была прямая, и видно было далеко. Впереди двигались две подводы: Боганчик с Махоркой. Панок отстал от них еще на прогалине: его то и дело окликала Наста — не отъедешь.
Луна, круглая и желтая, как ячневый блин с большой сковороды, стояла теперь за плечами над самой землей. С воза казалось, что она бежит вдогонку — ог одной сосны к другой. В небе над головой погустели звезды, стали красными. Отозвались дрозды — в той стороне, где на небе, заходя им наперед, на Тартак, стояла блеклая заря. Скоро начнет светать. Где-то далеко — еле слышно было— кричала сова.
На спине и плечах отсырела рубаха, задубели в руках вожжи, настыли мешки, будто полежали морозной зимой на току. Панок оглядел воз, ища, чем бы накрыться. В Корчеватках, в лозняке, где ночевали на подстожнике дети, остался кожух, желтый, длинный, сшитый в прошлом году из новых овчин.
Когда впереди снова закричала сова, он долго прислушивался. Догадался — это воют волки. Где-то у Тартака, куда надо ехать. Волки на рассвете ходят на водопой, и молодые подают голос. В этом году волчата рано вывелись: за Корчеватками обычно их можно услышать позднее, в жатву.
Он оглянулся назад: Таня лежала, скорчившись, на мешках; Янук сидел, нагнув голову,— дремал; Алеши издали не было видно. Позади всех за своей телегой шла Наста.
Никто, видать, не услышал, как завыли волки. Панок хотел позвать Насту, но подумал, что, может, зря наделает шуму. Да, волки кидаются теперь на людей, особенно те, что попробовали человечины. Приходят в деревню и хватают детей. Надо будет сказать Верке, чтобы не выпускала малышей из дома. Подумал, что где-то сейчас кричит на всю хату хлопец без молока — с тряпкой во рту. Стоит пустая бутылочка с желтой большой соской на лавке у порога под посудником... Измучилась вконец и Верка. Тогда от Махоркиной хаты она едва дошла домой. Если бы Панок не подхватил ее под руку, упала бы во дворе вместе с маленьким.