Впереди была видна длинная дорога — поднималась за гатью в гору и сверкала на солнце.
Когда они проехали Сушково, дорога пошла полем, под полозьями заскрипел снег — мороз окреп. Солнце посинело, как от холода, и погрузилось в густую темную дымку.
Заиндевел конь, покрылась инеем дуга. Из ноздрей коня шел пар и бежал впереди по дороге: конь шел, опустив голову. За санями бежали партизаны — пятеро, все в белых халатах. Когда партизаны сидели в хате за столом, Янук их хорошо разглядел, каждого в лицо, а тут никого не мог узнать; халаты у них были с капюшонами, прячась от мороза, они надвинули капюшоны на глаза и все стали похожи друг на друга. И халаты у них были одинаковые — сшитые из скатертей. У одного только, самого низенького, был желтоватый — из неотбеленного полотна. Партизаны были в сапогах, только самый младший в черных валенках, наверно командир: он часто что-то приказывал. Капюшон у него был поднят выше, и заиндевели брови и волосы, высыпавшиеся из-под шапки.
Янук сидел в передке; возле него сбоку на сене лежали винтовки и автомат, коротенький, с узким черным рожком. Винтовки лежали дулом назад, и Янук видел, как побелели затворы, будто их выбелили известкой.
Позади в розвальнях чернел брезентовый сверток. В нем было завернуто что-то тупое и тяжелое, как наковальня в кузнице. Чтобы положить сверток на сани, его поднимали с земли трое партизан. Позади партизаны не сели; примостились сбоку по двое, пятый стал на полозья.
Из деревни партизаны взяли семь подвод, и теперь подводы догоняли обоз, который поднимался на гору из лощины и поворачивал в ту сторону, где заходило солнце — на Рогозино.
Подвод впереди было не сосчитать — заняли всю дорогу. Янук точно не знал, кто поехал из деревни, узнавал издалека только Панкова коня и Боганчикова жеребца.
Ветра не было, и когда Янук оглядывался назад, то видел, как в Дальве поднимался из труб дым — по всей деревне. В морозную пору печи затапливали рано, то и дело подкидывая на головешки дрова, пока не нагревали хаты на всю ночь.
Пахло дымом, и Янук уловил, что у кого-то печь топилась ольховыми дровами. Он узнавал по дыму, какими дровами топится печь. Узнавал сосну, ель, березу. Недавно в Дальве начали топить печи ольхой, привозя ее из Корчеваток. На болоте перед войной высох старый ольшаник, и зимой в морозы его трелевали на дрова, складывая под хлевами. Ольха была сухая, как трут, ее легко было валить и не надо было пилить на куски: падая, она ломалась на части.
Ольховые дрова горели тихо, не трещали, как ель, и от них было больше духу. Дым от них был мягкий, не такой резкий, как от еловых, и улавливался ольховый дым издалека: пахнул он торфом, который горит летом на выгоне, или травой, когда ее жгут по весне на болоте.
Вечерело. На поле у дороги торчали из глубокого снега мелкие березовые верхушки: невысокий, в рост человека березняк замело в метель.
Янук чувствовал, как горят огнем колени — мороз пронизывал через двое штанов, мерзли ноги, не помогали и накрученные поверх холстинных портянок еще и суконные, вырезанные из старой драной жакетки Пилипа. Ме-рзли ще»ки и пальцы через двое рукавиц; сначала Янук тер .щеки и нос, грел руки, а потом уже сидел не двигаясь и глядел вперед.
Там, где зашло солнце, далеко в небе, на башне костела, торчала острая и длинная черная игла. Костел был в Ольковичах, и Янук думал о том, что партизаны, наверное, едут брать Ольковичи, раз приказали везти их до Рогозина.
Партизаны ехали через Дальву весь день с утра, и все чужие. Янук ни одного не узнал, не узнавал их и никто в деревне. Ехали потом и свои. Останавливалась в деревне вся «Борьба». Забегал погреться Сухов. Показывал в окно в сторону Рогозина и говорил, что едут «на боевую операцию». Янук дал ему шерстяные рукавицы, толстые, серые, совсем еще новые. У Сухова на руках были тесные перчатки.
Партизаны, которых Янук вез, наверно, были последними и ехали издалека: в Дальве меняли коней, отпустив домой первых подводчиков.
Сгущались сумерки. В той стороне, где был костел, замелькали огни. Януку показалось, что он услышал, как впереди началась стрельба. За Рогозином над лесом темнело, потухая, небо.
...Приподнявшись на мешках, Янук увидел, что подводы стоят. Светало. На дороге рассеялся туман. Янук хорошо различал все подводы.
Мужики сошлись в круг возле Мироновой телеги; с ними была и Наста— махала рукой. Янук догадался: показывает ему, Януку, чтобы сидел на телеге, не шел к ним. Скоро поедут.
10
Махорке снова снился пожар: горела Дальва.